Несмотря на общую установку христианства о недопустимости разводов, Кормчая книга являлась сборником законов, предусматривающих развод по многим основаниям. Отклонения от христианского учения коснулись и вопроса о положении жены в браке: так, по византийскому законодательству, преимуществом при разводе пользовались мужчины, что совсем не вытекало из христианских постулатов.
Русское право признавало прелюбодеяние законным поводом к разводу. Ход разбирательств конкретных бракоразводных дел демонстрировал отношение церковного суда к разводу как таковому: русская церковь строже, чем каноническое право, смотрела на развод по причине прелюбодеяния, почему затягивала слушание дел и не торопилась выносить решения даже в доказанных случаях. Большинство прошений о разводе по прелюбодеянию (имеется в виду из числа сохранившихся в архивах) подавалось мужьями. Возникает сомнение в справедливости обвинений, предъявляемых женам. Просьбы мужей о позволении немедленно вступить в новый брак в текстах прошений заставляют думать, что развод с первой женой, обвиненной супругом в прелюбодеянии, нужен был для заключения нового брака.
Видом прелюбодеяния было вступление в брак с обрученной с другим, т.к. в России до начала XVIII в. обручение приравнивалось к венчанию.
Согласно Кормчей книге, муж мог развестись с женой, если она, зная о готовящемся покушении на царя пли о чем-либо могущем повредить интересам государства, не поставила в известность мужа: «Аще на царство совещевающих неких уведавши жена и своему мужу не повит» . Соучастие в государственном преступлении влекло за собой уголовное наказание. Если оно выражалось в ссылке, то по русскому праву муж не должен был следовать за женой (возможно, эта норма права возникла под влиянием Кормчей книги), а если наказание выражалось в смертной казни, то развод не требовался, так как брак прекращался смертью. Не исключено, что жена не несла наказания за знание о готовящемся преступлении. Сходное право развестись с мужем было у жены: «Аще на царство совещевает что, или сам муж, или некия. сведы и не тавит цреви. » (т. е. не сообщит государю). В России жена не получала свободы от брачных уз, ибо, когда ссылали мужа, разделяла его участь и даже могла быть приговорена вместе с мужем к смертной казни.
Другие поводы к разводу, записанные в Кормчей книге – питие жены в корчме, помывка в мужской бане, ночевка вне дома, участие в обход разрешения мужа в игрищах.
Отсутствие общественной жизни в России XVI — XVII вв. не вызывает сомнений; женщины редко где-либо появлялись, хотя ходили в церковь, стояли там в специально отведенном для них месте. В XVIII в. жизнь женщины приобрела более открытый характер, но не настолько, чтобы она пошла в корчму.
Согласно Кормчей книге, если муж обвинял жену в прелюбодеянии, а потом не мог доказать ее вину, то жена имела право потребовать развод.
Важной причиной для развода была неспособность одного из супругов к брачному сожитию. Кормчая книга устанавливала трехгодичный срок, после истечения коего ставился вопрос о расторжении брака.
Поводом к разводу по Кормчей книге являлось безвестное отсутствие супруга в течение пяти лет. Безвестное отсутствие, как повод для развода, имело особенности. Существенно, что оно должно было быть действительно безвестным, а не длительным: если муж (чаще муж) отсутствовал годами, но было известно о его местонахождении, то просить развод запрещалось. Безвестное отсутствие может выглядеть не как повод к разводу, а как вид прекращения брака смертью.
В XVIII в. был установлен новый повод к разводу — вечная ссылка одного из супругов. До издания сего указа ни Кормчая книга, ни русское законодательство не предусматривали развод по этому основанию, напротив, брак продолжался и жена либо следовала за мужем в место его нового пребывания, либо оставалась дома, но сохраняла брак с ним. Муж не обязан был следовать с женой в ссылку, но и не получал развода. Новый указ вторгся в компетенцию церкви, ибо только она могла создавать поводы к разводу. Вообще, русская церковь не допускала увеличения числа поводов к разводу, считая себя связанной с постановлениями вселенских и поместных соборов Константинопольской церкви. Введенный светским законодательством повод к разводу был признан Синодом, который без всякой волокиты рассматривал дела подобного рода.
Учитывая бесспорность таких дел и упрощенность процедуры, Синод в 1767 году передал епархиальным архиереям право решать эти вопросы. Указ Петра I о новом основании для расторжения брака был издан в 1720 году, а в 1753 году Елизавета Петровна приравняла вечную ссылку к одному из видов прекращения брака, при котором жена получала право на указную (вдовью) часть: «. токмо женам и детям осужденных в вечную работу или в ссылку и заточение. давать свободу, кто из них похочет жить в своих приданых деревнях; буде же из таковых жен пожелает которая итти замуж, таковым с позволения Синода давать свободу, а для пропитания их и детей их давать из недвижимаго .и движимаго мужей их имения указную часть» . По сути дела, этот указ видоизменил значение вечной ссылки: будучи сначала поводом к расторжению брака, она превратилась в вид прекращения брака в связи со смертью супруга. Обе трактовки понятия «вечная ссылка» противоречили каноническому праву и христианской идее о единстве семьи, которая предполагала общую участь супругов в перенесении всех тягот жизни. Кроме того, обе трактовки не учитывали того обстоятельства, что вечная ссылка могла быть заменена другим видом наказания в связи с радостными событиями в жизни государя и всей России.
Перечень оснований для развода, предусмотренный Кормчей книгой и повторенный в том или ином виде в русском законодательстве, является исчерпывающим. В действительности же существовали и другие основания, которые, не будучи законными, использовались для расторжения брака. Они создавали иллюзию того, что в России развод возникал по множеству оснований.
В истории средневековой Руси прослеживаются три периода: I – древнейшая история Русского государства со второй половины IX в. до 30-х годов XIII в.; II – вторая половина XIII-XV в.; III – начало XVI-XVII в.
Памятники XV в. свидетельствуют о том, что право на развод на Руси могло быть и односторонним; были поводы к разводу, правами на который обладала только женщина. Так, жена имела право развестись.
Образованность в средневековой руси. I. Все представители после-петровского «чужебесия» всегда изображают.
она занимала в раннем Средневековье другим. В домонгольской Руси были школы, где преподавалась математика.
Содержание:
Брак и семья в средневековой Руси 15-18 веков
С принятием христианства на Руси брачно-семейные дела были отнесены к компетенции православной церкви, что копировало византийские порядки. В русскую жизнь пришли новые понятия о смысле брака, форме его заключения и условиях установления. Новшества в вопросе заключения брака вызвали у населения неприятие, затем глухое недовольство и, наконец, энергичное сопротивление…
1. Российское законодательство X-XX вв. В девяти томах. Т. 2-4. – М.: Юрид. лит, 1985.
2. Антокольская М.В. Лекции по семейному праву. – М.: Юрист, 1995. – 198 с.
3. Домострой. – Л.: Лениздат, 1992. – 144 с.
4. Исаев И.А. История государства и права России. – М.: Юрист, 1993. – 272 с.
5. Развитие русского права в XV – первой половине XVI в. – М., Юрид. лит., 1988. – 465 с.
6. Развитие русского права второй половины XVII-XVIII в. М.: Наука, 1992. – 412 с.
7. Сизиков М.И. История государства и права России с конца XVII до начала XIX века: Учеб. пособие, М.: Юрист, 1998. – 360 с.
8. Памятники русского права. Вып. 6. Соборное уложение царя Алексея Михайловича 1649 г. М., 1957. –182 с.
9. Цатурова М.К. Русское семейное право XVI-XVIII вв. – М.: Юрист, 1991. — 102 с.
10. Чистяков Н.О. История отечественного государства и права. – М.: Юрист, 1996. – 442 с.
ИСТОРИЯ РОССИИ. Женщины Древней Руси. Древняя Русь. Глава II. «Пойди за мене. » Женщина в семье: норма и действительность.
век,— утверждалось в средневековой «Пчеле»,— кото-. рий жену себе добрую меет, и добро ему будет, жена его.
Глава 8. РУСЬ В СРЕДНИЕ ВЕКА. Общая характеристика средневековой Руси. В истории Российского государства и культуры периоду с IX по XVII в. принадлежит особое место.
Искусство Московского княжества 14 – первой половины 15 века.
(Женщина в древнерусский семьи X—XV вв.) Заключение и расторжение брака.
Руси требовалось выполнение многих условий. Одним из j них был брачный возраст: 13—14 лет, в XIV —XV вв.— j от 12 до 18—20 лет.
Ереси середины XVI в. очень близко подходят к новгородско-московским антитринитариям, что свидетельствовало о преемственности антицерковной мысли в средневековой Руси.
Искусство Московского княжества 14 – первой половины 15 века.
Города Северо-восточной Руси 14-15 веков.
Там, где развивались ремесло и торговля и где находился административно-политический центр округи — в средневековом городе, — накапливались большие массы людей’.
С 30-х годов XIX в. изучение социального положения женщин в древней и средневековой Руси было связано с проявлением научного интереса прежде всего к правовым отношениям внутри древнерусской семьи.
На протяжении всего средневековья на Руси практически нет тенденций оригинального развития философии или богословия.
Русская культура XVII века оставалась культурой средневекового общества, тесно связанной с религиозным восприятием и осмыслением мира.
Брак и развод в России XIX века
История — как школьная, так и «ученая» — вопросов семьи и брака не жалует. Ими по традиции занимается литература. В связи с этим кажется важным познакомить наших читателей с мнением профессионального историка.
Научный сотрудник Центра истории религии и Церкви Института российской истории РАН, кандидат исторических наук Елена Владимировна Белякова любезно предоставила в наше распоряжение главы из своей книги «Церковная дисциплина и каноническое право», которая в настоящее время готовится к публикации.
Картина, воссозданная известным исследователем на основании архивных документов и публицистики тех лет, позволит нам еще раз вглядеться в облик России XIX в., той самой, «которую мы потеряли».
Думается, что учителя истории и — вместе с ними — школьники смогут сами решить, насколько им следует горевать по этому поводу, а также сравнить законотворческую деятельность в уже позапрошлом и прошлом веках.
Наши представления о жизни российского общества в пореформенный период вряд ли будут полными, если мы не сможем увидеть повседневность, на фоне которой действовали полководцы и государственные мужи, и не войдем в круг проблем, волновавших обычных людей того времени.
Проблема семьи и брака становится в середине XIX в. особенно актуальной для русского общества. Не случайно именно коллизии, с ней связанные, попадают в поле зрения большинства писателей того времени.
Достаточно вспомнить «Анну Каренину» Льва Толстого, где сюжет о супружеской неверности при затруднительности развода определяет трагизм описываемой ситуации и завершается гибелью главной героини.
В то же время автор показывает нам и другой, менее эффектный, но, думается, более типичный кризис, который развивается в семье Облонских, где Долли смиряется с изменами мужа и рожает от него детей: одного за другим.
Обе героини — Анна, оставившая мужа, и Долли, всячески охраняющая существование семьи, — представляют собой, говоря словами современного демографа, два типа брачности: так называемый «европейский» и «традиционный».
Для такой оценки в тексте романа есть и другие основания. Долли, хотя и принадлежит к дворянскому обществу, ведет себя так же, как и традиционная русская женщина-крестьянка, постоянно рожающая и воспитывающая многочисленное потомство, в то время как Анна, подобно другим «дамам света», искусственно ограничивает количество детей.
Именно в разговоре с Анной, выясняя, почему у той больше не будет детей, Долли делает «открытие», которое Толстой не решается даже прописать, предоставляя искушенному читателю догадываться об этом:
«Открытие это, вдруг объяснившее для нее все те непонятные для нее прежде семьи, в которых было по одному и по два ребенка, вызвали в ней столько мыслей, соображений и противоречивых чувств, что она ничего не умела сказать и только широко раскрытыми глазами удивления смотрела на Анну. Это было то самое, о чем она мечтала дорогой, но теперь, узнав, что это возможно, она ужаснулась».
Разговор мог идти о предупреждении беременности или, если выражаться языком науки, о «контрацепции» (от новолатинского слова «contraceptio», означающего буквально «противозачатие»), хотя «ужас» Облонской, описанный Л.Н.Толстым, следует, скорее отнести на счет абортов. Христианские представления о браке в XIX в., да и позднее, с искусственным прерыванием беременности ничего общего не имели. Точно так же — как грех — воспринимался отказ от исполнения своих супружеских обязанностей.
Два типа брачности различаются не только отношением к сексуальной жизни в семье, и стоит рассмотреть их более подробно, чтобы составить себе представление о сложности проблемы, вставшей перед русским обществом и православной Церковью.
Для основной части населения России характерна была семья традиционная. Именно этот тип наблюдается здесь в течение столетий вплоть до начала «промышленного переворота».
— очень высокий уровень рождаемости (в конце ХIХ в. на тысячу человек православного населения европейских губерний зафиксировано почти 50 рождений, в то время как в развитых странах Европы — от 22 до 36);
— низкая продолжительность жизни (для мужчин в среднем 38 лет, для женщин — 40);
— высокая смертность (34 случая на тысячу против 18—22 в Европе);
— раннее вступление в брак (средний возраст женихов в деревне колебался в пределах 18—20, невест — 16—18 лет);
— решающая роль воли старших (отца, реже матери, других родственников, опекунов) при выборе партнера.
Вследствие этих факторов, а равно и материальной несамостоятельности большинства новобрачных, молодые не образовывали новую семью, а входили в состав «большой», которую составляли три или даже четыре поколения. Такой брак скреплялся не чувствами и взаимными симпатиями, но традицией, укладом.
Почти всё население, достигшее брачного возраста, вступало в брак. Людей, в браке не состоящих, было 4% мужчин и 5% женщин (для Франции эти цифры соответственно 12 и 11).
Традиционный тип семьи, который часто называют патриархальным, был наиболее распространен в России, и именно для него начинают наблюдаться кризисные явления, не ускользнувшие от внимания современников.
К.П.Победоносцев — обер-прокурор Синода — отмечал, что данный уклад: «начинает … переживать себя, патриархальные начала его уже не в силах устоять против начала личности, повсюду заявляющей свои требования, свое желание освободиться из среды семейного общения, которая уже становится для нее тесною».
К концу века становится очевидно, что раздел больших семей принял массовый характер, о чем сообщают исследователи вопроса. П.М.Богаевский писал в 1889 г.:
«С каждым годом растет стремление крестьян веками выработанную форму общежития, большую семью заменить новой, которая дает и больший простор инициативе отдельного лица, и возможность самостоятельного, независимого существования, растет стремление заменить большую семью малой».
Либеральные тенденции в социальном развитии России XIX в., стремительный рост городского населения за счет сельского, материальное расслоение населения пореформенной деревни влияли и на ситуацию в патриархальной семье. Связанный с этими новациями уход мужского населения на заработки («отходничество») всё чаще приводил к ее разрушению.
Незамужние женщины и неженатые мужчины перестают быть исключением, но начинают составлять качественно новый элемент российского общества.
Русская литература и мемуары современников дают множество примеров женщин, отказывающихся от брака. В рассказе А.П.Чехова «Невеста» создан образ девушки, которая предпочла уже почти готовому замужеству обучение на курсах в Петербурге. Такая ситуация явно не могла сложиться в первой половине XIX в., когда женское образование находилось еще в зачаточном состоянии.
В связи с развитием отходничества меняется и само место женщин в деревне. Происходит рост их юридической и материальной независимости, приводящий к тому, что современники называли «бабьим бунтом».
Д.И.Жданков, описывая положение женщины на севере Европейской России, отмечал (1890): «Привыкшая обходиться одна, без мужской власти и помощи, солигаличанка вовсе не похожа на забитую крестьянку земледельческой полосы: она независима и самостоятельна, хозяйка в доме не только без мужа, но и при нем».
Длительное пребывание мужчин в городе, на заработках часто приводило к распаду семьи. Настоящей катастрофой для деревни были бедность и пьянство, которое зачастую сопровождалось со стороны мужа издевательством над женой и детьми.
В дальнейшем негативные тенденции были многократно усилены во время первой мировой войны, когда мужчины оказались оторваны от дома и резко возросло число вдов. Деревня оказалась на краю катастрофы, в том числе и демографической. В 1917 г. в России заключено было 65% браков от числа, зафиксированного для 1913 г.
Впрочем, вернемся в город, где демографические процессы приняли новый по сравнению с деревней характер. Здесь распространялся тип малой семьи, включавшей родителей и детей (два поколения), наблюдалось существенное снижение рождаемости. Если в среднем по России количество детей в семье считается в 5—7 человек, то в рабочих семьях Петербурга было лишь 1—2 ребенка.
В городе менялся и характер брачности. Здесь возрастало число людей, не состоявших в браке вообще.
Перепись 1897 г. показывает для городского взрослого населения ситуацию еще недавно совершенно фантастичную: холостые мужчины и незамужние женщины преобладают над состоящими в браке. На 1000 мужчин приходится 582 холостых и на 1000 женщин — 560 незамужних. Становится актуальным вопрос о причинах такого резкого — свыше 10 тысяч каждый год — снижения числа законных браков (именно они учитывались при переписи).
О них писал И.Преображенский, автор одного из первых серьезных церковно-статистических исследований:
«По крайнему нашему мнению, если в так называемом интеллигентном классе нашего общества и можно иногда встречать примеры теоретического, вместе и практического отрицания церковных браков, то в народе русском подобные примеры можно встретить лишь у известных отщепенцев от Церкви.
Едва ли мы погрешим, если скажем, что первою и главнейшею причиною постепенного сокращения числа законных браков служит быстрое развитие городской жизни в ущерб деревенской.
Заметим лишь одно, что если на вопрос о причине невступления в церковный брак отвечают: “Чтобы не разводить нищих”, то этот ответ в устах громадного большинства городских, особенно столичных жителей, имеет свой горький смысл».
Далее исследователь указал на резкие различия между положением в стране и в столицах: если в целом по России один брак приходился на 100 человек населения, то для Санкт-Петербурга такой показатель равнялся уже 156 (на один законный брак).
Город менял не только формы человеческих взаимоотношений, но и традиционные представления о роли полов.
Так, например, в целом преступниками являются еще почти исключительно мужчины (на 100 человек осужденных только 9 женщин).
В городе же этот процент уже составляет 34 среди осужденных общим судом (тяжелые правонарушения) и 66 — среди лиц, наказанных мировыми судьями (менее значительные случаи). Как прокомментировал юрист (1884): «…неблагоприятное влияние городской жизни с особенною силою выступает в женской преступности. Наибольшая доля преступлений падает на поденщиков, чернорабочих, личную прислугу».
Типичная ситуация Катюши Масловой из «Воскресения» Л.Н.Толстого могла сложиться лишь в городской среде.
Имело место и изменение в сознании, обозначаемое как «революция чувств»: вместо брака, который устраивали родители, распространяется брак по взаимной привязанности («брак по любви»), причем старая и новая формы резко противопоставляются.
Писатели второй половины XIX в. воспевают взаимные чувства людей, ранее считавшиеся преступными и формально таковыми остающиеся. В традиционной семье в основе брака лежали материальные, экономические мотивы, карьерные соображения («выгодная партия»); «пробуждение чувств» приводило здесь к супружеским изменам, которые хорошо известны по литературе и отнюдь не учитываются статистикой.
Современники рубежа XIX и XX вв. откровенно говорят о захлестнувшем русскую жизнь разврате. Супружеским изменам начинают посвящать специальные научные работы. Автор одной из них, Л.А.Золотарев, указывает (1895):
«В настоящее время можно наблюдать тот факт, что одни только женщины и притом не особенно многие, во всей строгости соблюдают законы брачной жизни; что же касается мужчин, то они поголовно нарушают брачные законы и обеты, пользуясь для этого большей свободой, нежели их рабыни-жены…
“Наука страсти нежной” так укоренилась в сознании, что на верную своему мужу жену смотрят, как на отставшую от века».
Не обошли эти процессы и деревню. Наблюдатели отмечали здесь рост незаконных сожительств, который резонно относили во многом на счет отходничества. Следствием отходничества явилось и распространение в сельской местности сифилиса, о чем с тревогой заговорили российские медики.
Причины описанных явлений коренились в экономической, социальной и духовной сферах, но общее положение осложнялось и юридическим статусом семьи, который не предполагал — кроме случаев исключительных — возможности расторжения брака.
Число разводов неуклонно росло, но по сравнению с общей численностью браков оставалось смехотворным. В стране с многомиллионным населением оно составляло: в 1840 г. — 198, в 1880 г. — 920, в 1890 г. — 942.
Жесткие ограничения, «охранявшие» семью, одновременно не допускали заключения многих новых, возможно более счастливых, браков. С низкой численностью разводов прямо связано увеличение количества незаконнорожденных детей (таковыми считались те, чьи родители не вступили в церковный брак).
В Санкт-Петербурге в 1867 г. было зафиксировано 19342 рождений, в том числе — 4305 «незаконных» (22%); а в 1889 г. на 28640 новорожденных считалось уже 7907 «бастардов».
Получается, что в северной столице почти каждый третий ребенок (28%) появлялся на свет вне брака.
Связь между жесткостью семейного законодательства и количеством родившихся «вне закона» хорошо понимали и современники, способные сравнить Россию с другими европейскими странами. Так, после принятого в Англии (1857) более либерального закона о разводах, доля внебрачных детей на тысячу новорожденных уменьшилась на 20% (65 и 50 рождений).
Европейская брачность вторгалась в русскую жизнь: экономическая независимость семьи нового типа достигалась за счет увеличения возраста женихов, что часто приводило к сокращению численности детей в семье.
То же стремление к экономической независимости наравне с общественной дискриминацией внебрачных детей вело к распространению нехарактерной для традиционной семьи практики абортов.
На первом месте по числу абортов стоит Харьков, где число абортов к числу рождений составляет 22,4% (в Петербурге — 20%.).
Распад семей, внебрачная рождаемость, сожительство «во грехе», проституция, аборты, все эти явления относились к сфере, регулируемой не только государством, но и Церковью. И, поскольку ни с православием, ни с традиционной семьей, ни с общественной моралью они не совмещались, Церкви и обществу предстояло их осмыслить, чтобы разработать и принять какие-то меры.
Именно Церковь определяла юридический порядок создания семьи, фиксировала состояние в браке и деторождение, во многом определяла общественное мнение и влияла на состояние народной нравственности. Она же должна была определить свое отношение к поднятым в обществе проблемам.
А заговорили о них в полный голос отнюдь не несчастные жены или блудливые мужья, но мировые судьи. Как известно, эту должность занимали по избранию люди, пользовавшиеся несомненным авторитетом в обществе, которые видели в допущении развода средство предотвратить бытовые преступления.
Мы уже упомянули о пьянстве в деревне. Как правило, оно сопровождалось и насилием над членами семьи, от которого страдали в первую очередь именно женщины. В новых условиях существования муж продолжал реализовывать свою патриархальную роль главы, уклоняясь от исполнения традиционных обязанностей. Вспомним Кондрата в рассказе А.П.Чехова «Мужики»: он бьет свою жену Марью во время кратковременных «побывок», так как не заинтересован в установлении нормальных семейных отношений (всё равно постоянно ему дома не жить).
И писатель отнюдь не сгущал краски. Приведем подлинный «документ эпохи» — отрывок из письма крестьянки Марьи Васильевны Татариновой, которое представил императору Николаю II митрополит Антоний (Храповицкий):
«Я сама выросла в такой семье [где пил отец — Е.Б.], страшно вспомнить свое несчастное детство, когда являлся отец пьяный, избивал нашу мать и всё, что было в доме, не щадя даже нас малюток, а какую мы несли бедность, питаясь чуть не подаянием, потому что наша мать содержала нас своими трудами, а пьяный отец, доходивший до озверения, отнимал у нас всё побоями, силой и негде было искать защиты; так велось всюду».
Митрополит Антоний представил это письмо императору, потому что в нем, как написал издатель, содержались «верноподданнические чувства и великая благодарность . за прекращение продажи спиртных напитков», просьба закрыть «всякие хмельные производства». Оно служило доказательством благотворности борьбы с пьянством и необходимости ее продолжения, но для нашей темы важна констатация бесправия членов семьи, та безысходность положения русской женщины, когда благоверный супруг начинал избивать ее (трезвый или пьяный — вопрос другого порядка).
Прислушаемся к мнению мирового судьи Я.Лудмера, чья статья получила широкий отклик и ни одного опровержения!
«Многие наблюдатели современной народной жизни констатируют нам факт ожесточения, подчас и просто озверения народной массы.
Ни одно судебное учреждение не может в пределах нашего законодательства оградить женщину от дурного и жестокого обращения с нею.
И только тогда, когда “терпеть нет уже моченьки”, когда уже на ней, как говорится, нет ни одного живого места, она, избитая и изможденная, нередко с вырванной мужем косой в руках, плетется к мировому судье в надежде, что он защитит ее если не формально, то хоть своим авторитетом».
Автор приводит многочисленные примеры из своей практики, когда к нему обращались женщины, чьи мужья зверски их избивали, однако помочь он им не мог. Единственное доступное мировому судье наказание состояло в кратковременном (несколько дней) «арестовании». Вряд ли после отсидки отношение к жене могло полностью измениться: скорее ей следовало опасаться мести «пострадавшего» супруга.
Я.Лудмер приводит характерные слова мужа-сифилитика, избивавшего свою «половину»:
«Иссушу тебя, буду сушить, пока в землю не вколочу, из моей власти не выбьешься».
А что делает мировой судья?
«Я объяснил ей всю безысходность ее положения, в смысле абсолютной невозможности развода».
Я.Лудмер всё же сделал попытку спасти женщину, взяв с мужа подписку оставить жену в покое вплоть до излечения, однако этот документ не имел никакой юридической силы и мог действовать — незаконно — лишь в силу правовой безграмотности истязателя. Любая судебная инстанция должна была не только признать такое обязательство недействительным, но и даже наказать мирового…
«Другими словами, дан был полный простор насильственному и при том сознательному заражению [сифилисом] одного лица другим во имя “святости брака”».
Попытки судьи «примирить супругов», неоднократно имевшие место и в других случаях жалоб на чудовищные издевательства над женами, также имели последствия самые неутешительные:
«. через несколько дней Степанова умерла в больнице, несомненно вследствие беспрерывных побоев в продолжении трех лет своего замужества.
. через неделю я слышал уже, что Иванова вынута из петли, которую она добровольно на себя надела, не вынеся новых варварств своего благоверного. »
Автор отмечает, что однократное избиение жены не может служить поводом для судебного разбирательства:
«Однократное избиение по закону ненаказуемо: в такой потасовке жена должна видеть только увещание . которое она должна принимать “с покорностью и почтением”. А чтобы судья имел право посадить тирана-мужа в кутузку, нужно “постоянное, разновременное и часто повторяемое причинение мужем жене своей побоев, оставляющих на ее теле следы и знаки, и употребление им в дело палки, ремня, кнута и т.п.” (см. кассационное решение 1871 г. № 665). Пока, следовательно, жена не изувечена, она не может надеяться даже на временное удаление от нее мужа».
Такое положение в старой русской деревне, когда избиение жен по-прежнему является нормой (десятский заявлял, что «ежели баба супротивничает . по-ихнему, по-деревенскому, каженный мужик свою бабу должен учить»), но уже не ограничивается ни моралью, ни здравым смыслом, а женщина не может ждать защиты государства (приводится случай, когда женщина, убежавшая от побоев мужа к матери, была возвращена к супругу и посажена в арестантскую), заставляет Я.Лудмера поставить вопрос о разводе:
«Приведенных фактов, не подкрашенных и взятых прямо из жизни, вполне достаточно, чтобы доказать, что ”бабьи стоны” имеют право претендовать на самое серьезное внимание к ним законодательства. Возлагать надежды в деле улучшения положения женщин только на общее смягчение нравов, на распространение образования и благосостояния — немыслимо, ибо пока это смягчение нравов станет непреложным фактом, пройдут еще многие годы, а держать женщину в это время вне закона, оставляя ее в порабощении, было бы и бесчеловечно и несогласно с целями государственного союза. Необходимо прибегнуть к паллиативом — к допущению в подобных случаях развода; необходимость этой меры стала уже достоянием общественного, даже более — общенародного — сознания, и санкционирования ее русская женщина имеет право ожидать от законодателя».
Редакция «Юридического вестника», поместившая цитированную статью «Бабьи стоны», снабдила ее примечанием, где говорилось, что «печатая настоящую статью, богатую фактическим материалом, дополняющим заметку Лудмера, редакция … позволяет себе выразить надежду, что и другие лица, стоящие близко к народу, отзовутся на ее приглашение и сообщат данные, характеризующие современное правовое и бытовое положение русской женщины».
Последствия такой публикации не заставили себя долго ждать, причем, как уже говорилось выше, оппонентов у высказанной точки зрения не нашлось.
На статью Я.Лудмера откликнулся Д.Бобров, имевший пятнадцатилетний опыт работы судебным следователем. Он писал об отсутствии законных возможностей борьбы с жестокостью мужей.
«Я состою с 1870 г. исправляющим должность судебного следователя и первое время своей служебной деятельности употреблял много усилий к тому, чтобы поддержать женщину в борьбе с извергом-мужем. Но что значит усилие подобных мне деятелей против условий жизни! Сама жизнь поставила женщину в зависимое положение, и мать семейства вынуждена переносить самый грубейший деспотизм ради сохранения главного добытчика, хотя бы и изверга-супруга…
Скоро мне пришлось убедиться в бесполезности своих усилий, и я вынужден был сознаться в бесцельном идеализме … жалобы крестьянок на своих мужей почти никогда не доходили до судебного разбирательства: мирились с мужьями даже бабы с выкушенными бровями; были примеры, что наказанные судом мужья не выходили лучше после отбытого наказания, и, следовательно, у баб останется в конце концов прежний муж плюс неизбежный упадок в хозяйстве. Надежда на исправление мужа никогда не оставляет женщину, особенно если муж доставляет семье кое-какие средства к жизни, даже если просто заменяет работника в страдную пору. Как известно, большинство крестьян настолько бедно, что лишение самого ничтожного заработка одного из членов семьи нередко влечет за собой полный упадок домашнего обихода, и вся семья прибегает к прошению милостыни».
В качестве примера Д. Бобров рассказывает о расследовании по делу крестьянки, которая была похоронена как умершая от простуды. Лишь по настоятельным жалобам ее снохи была произведена эксгумация. Тогда обнаружилось, что у умершей была выдрана часть кожного покрова головы, половина косы лежала рядом, крестец в нескольких местах проломлен тяжелым острым предметом, переломаны ребра. Вскрытие показало, что все эти увечья были нанесены в то время, когда жертва болела брюшным тифом.
Страшную картину вряд ли скрашивает заключение автора о том, что «в лучшие условия поставлена крестьянская жена, если она единственная дочь; тогда она смелее идет против тирана-мужа и не боится пропасть из-за негодяя, в особенности, если у нее самой еще нет детей; хотя и тут нужны особенные обстоятельства, ибо родители жены и священник не считают себя вправе вмешиваться в отношения между супругами. Женщина-мать иногда решается на преступление из-за того, чтобы отделаться от разорителя мужа».
Вопрос 22. Признание брака недействительным и развод в русском семейном праве 9-18 века;
Условия для вступления в брак в русском законодательстве
Эволюция формы заключения брака в русском государстве 9-18 вв.
В дохристианский период все формы заключения брака носили ритуально-знаковый характер:
1 Умычка (насильственное похищение невесты)
2 Похищение символическое (по предварительному согласию с невестой)
3 Покупка невесты
5 По соглашению сторон
С принятие христианства, единственной формой заключения брака становится венчание в церкви
Брак – союз мужчины и женщины, заключаемый единожды, длящийся всю жизнь для рождения детей.
Выделяют 2 группы:
1. Светские условия:
1. Состояние здоровья жениха и невесты (запрещается брак с душевнобольными)
2. Согласие командира (для военных)
3. Обязательное изучение математики (для дворян)
2. Канонические условия:
1. Достижение брачного возраста
· По Стоглаву: м-15, ж-13
· Петр 1 повысил: м-20, ж-17
· Максимальный брачный возраст – 80 лет
2. Отсутствие запрещенных степеней родства и свойства. Свойства возникали при заключении брака между родными и сторон
3. Отсутствие духовного родства (возникающее при крещении)
4. Отсутствие усыновления
5. Вступление в брак не более 3х раз
6. Не состояние в другом браке
7. Христианское вероисповедание жениха и невесты
8. Соглашение родителей на брак
Оформление развода было достаточно сложным, затруднительным и нежелательным, т.к. этим занималась церковь. Оформить развод могли только по веским, прописанным причинам даже это порой не выполнялось на практике.
Поводы для развода:
Прелюбодеяние как правило, супруги+ доказательства.
Соучастие в гос.преступлениях супруги.
Покушение на жизнь супруга.
Неспособность к брачному сожительству 3 года
Безвестное отсутствие супруга в теч. 5 лет.
Бесплодие жены.
Вечная ссылка одного из супругов с 1720г..
Брак мог быть признан недействительным, если нарушалось его условное заключение:
Нарушение брачного возраста.
Заключение 4-го брака.
Наличие запрещенной степени родства СВОЙСТВА.
Наличие нерасторгнутого брака.
Семейное право в XVIII в. Подчинение церкви и государству сказалось и на семейном праве: уже при Петре I светский закон вносит некоторые изменения в семейно-правовые институты, а на протяжении всего XVIII века издается ряд царских указов и постановлений Синода, вносящих изменения в семейное право.
В XVIII в. менялись нормы, относящиеся к заключению брака, в первую очередь о брачном возрасте. Указ о единонаследии поднял брачный возраст до 20 лет для жениха и 17 – невесты: для государственной службы, учебы, командировок за границу требовались молодые люди, не обремененные семьей. В 1774 г. Синод напомнил, что брачным возрастом жениха признается 15 лет, а для невесты –13, т.е. петровский закон просто игнорировался.
В XVIII в. менялись нормы и в соотношении обручения и венчания. Сначала, при Петре I, временной разрыв между тем и другим был уменьшен до шести недель, а в 1775 г. венчание было вообще соединено с обручением.
Были введены некоторые новые ограничения для вступления в брак. Запрещалось жениться слабоумным, неграмотным дворянам, офицерам без согласия начальства, осуждались браки между лицами с большим разрывом в возрасте.
Несколько расширились имущественные права жены. Она сохраняла право собственности на приданое и на благоприобретенное имущество, включая право распоряжения недвижимостью.
Сохранялся старинный обычай полного подчинения детей родителям с некоторой детализацией прав родителей на наказание детей. Так, предусматривалось право наказывать детей розгами, а при Екатерине II была предусмотрена возможность помещения детей в смирительный дом.
Развод, как и прежде, был весьма затруднен, но в XVIII в. были приняты законы, устанавливающие основания для прекращения брака (политическая смерть или ссылка в вечную каторгу) и для развода (пострижение супругов в монашество, безвестное отсутствие одного из супругов и прочее).
Развод и прекращение брака в русском законодательстве ix xviii вв
Развод: взгляд церковного канониста
Беседа с профессором Московской Духовной Академии протоиереем Владиславом Цыпиным
При сотворении людей брачный союз Бог установил для неразрывного соединения супругов в одну плоть, так что христианский закон провозглашает святость семейного союза и его нерасторжимость. Это поддерживает достоинство человеческой природы, с одной стороны, и с другой, дает благо нашей жизни: Церковь дает нам правила счастливой семейной жизни.
Именно с этой точки зрения необходимо рассматривать канонические основания для развода, существующие сегодня, что является лишь его юридической, формальной стороной, логика которой такова: он допускается, когда брак фактически утратил свой смысл. Это не инструкция о том, как разводиться «по-церковному», а всего лишь указания на то, что делать, если брак уже распался. Недаром в Церкви нет никакого чина «развенчания» или «церковного» развода. Есть только благословение на второй брак, которое необходимо получить у епископа, если человек после распада брака решил вновь создать семью.
Основной вопрос темы нашей беседы должен был бы звучать иначе: «При каких обстоятельствах можно говорить о том, что брак утратил смысл?» Сам Господь в Евангелии вполне определенно указывает на одно единственное основание для расторжения брака – это вина прелюбодеяния: «кто разводится с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует; и женившийся на разведенной прелюбодействует» (Мф. 19:9).
Исповедуя этот взгляд на брак, Церковь, однако, не могла не считаться с человеческими слабостями, со злой волей людей, находящихся внутри Церкви. Исходя из принципа икономии снисхождения и милости к немощам людей, но основываясь на двух первоначальных причинах развода (смерти одного из супругов и измены одного из них) она сформулировала целый ряд других. Как например, к смерти супруга приравнивается его безвестное отсутствие в течение долгого времени: в таком случае оставшаяся сторона признается вдовствующей и не обязана томиться далее в безнадежном ожидании.
Развод, как наказание
Церковное брачное право, в том числе нормы, касающиеся расторжения брака, формировалось на протяжении столетий. При этом канонисты опирались на евангельские заповеди, хотя им приходилось учитывать особенности светского законодательства. Основные условия заключения и расторжения брака, запечатленные в канонах Русской Православной Церкви, заимствованы из Византии, однако со временем они претерпели некоторые изменения, впрочем, не очень существенные.
Когда развод на основании лишь взаимного согласия супругов был исключен из византийской правовой практики, сохранилось несколько причин, дававших законное основание для расторжения брака: прежде всего, измена, а также те случаи, которые можно было рассматривать как аналогию супружеской неверности или смерти.
Измена одного из супругов доказывалась в суде с помощью свидетельских показаний, либо фактом рождения ребенка или беременностью, при условии долговременного отсутствия мужа. К измене приравнивалось и добрачное распутство жены, в том случае если муж не знал о нем до свадьбы. Измена переставала быть причиной для развода, если обе стороны оказывались виновны в ней, а также, если пострадавшая сторона уже простила супругу его преступление прямо или косвенно, т.е. продолжая с ним жить семейной жизнью. Государственный преступник лишался гражданских прав, поэтому супруга была обязана прекратить брак. В России до 1917 года не требовалось обязательно разводиться с политическим преступником (всем известен случай с женами декабристов), однако лишение свободы на длительный срок или ссылка на вечное поселение в Сибирь давало право другой стороне требовать развода.
Расторжение брака не по вине супругов
Причинами безусловного расторжения семейного союза, не связанного с проступком одного из супругов, являлась, например, неспособность к супружескому сожитию, приобретенная до вступления в брак (жена могла искать развода по этой причине лишь через 2 года с момента начала семейной жизни). Бесплодие жены, в отличие от языческого римского права, не признавалось основанием для развода. Сумасшествие супруга, будучи препятствием к браку, не могло служить основанием для его расторжения, если проявлялось уже после создания семьи. По византийским нормам безвестное отсутствие одного из супругов в течение 5 лет для гражданского лица и 10 лет для воина, пропавшего на войне, приравнивалось к смерти, и оставшийся супруг был волен заключить новый союз. В том случае, если после вступления жены во второй брак первый муж возвращался, он имел право вернуть свою супругу. Однако, пленение воина не являлось основанием для развода с ним. Брачный союз также расторгался при обоюдном произнесении супругами монашеских обетов, равно как и в силу монашеского пострига одного из них, с согласия другого. При этом гражданские законы Византии, приравнивая монашество к естественной смерти, не лишали оставшегося в миру возможности вступления во второй брак.
Если браку предшествовали обстоятельства, делавшие его заключение невозможным, это также было основанием для расторжения семейного союза. В частности, это касалось возраста вступления в брак. В византийском праве он составлял 12-13 лет для женщины и 14-15 для мужчины. В России в начале XIX века было введено так называемое гражданское брачное совершеннолетие: 16 лет для женщины и 18 лет для мужчины соответственно (византийские нормы остались действительными для Кавказа). Если супруги по факту оказывались моложе, брак немедленно должен был быть прекращен принудительно, если только не родился ребенок или не наступила беременность. По достижении брачного совершеннолетия семейные отношения могли быть возобновлены без повторного венчания. Если муж и жена отказывались от этого, семейный союз считался расторгнутым. При вступлении во второй брак такие лица считались второбрачными и на них канонами налагались соответствующие ограничения.
Возрастные ограничения касались и вдовствующих, и старых дев, и старых женихов в равной степени. Предельным возрастом для вступления в брак для женщин считалось 60 лет, для мужчин предельный возраст канонами не был определен.
Вопросы, связанные с расторжением брака, рассматривались на Поместном Соборе Русской Православной Церкви в 1917 году. Перечень оснований для развода в итоговых документах Собора был значительно расширен. К их числу отнесено подтвержденное отпадение одного из супругов от Православной Церкви, систематическое издевательство одного супруга над другим либо тяжелая, неизлечимая душевная болезнь одно из них, причем приобретенная в браке. Причиной расторжения семейного союза признавалось также неизлечимая тяжкая заразная болезнь, в частности, сифилис и проказа.
Церковь неодобрительно относится к повторным бракам и допускает их только по снисхождению к человеческим немощам. По каноническому праву повторно вступить в церковный брак может только тот супруг, который при расторжении брачного союза оказался пострадавшей стороной. Виновник развода мог вновь создать семью только в случае покаяния и готовности понести определенное Церковью наказание на это. Намеренное оставление супруга со времен Византии также рассматривалось, как основание для развода. При расторжении брака сторона, признанная виновной, лишалась права на создание новой семьи, невиновная сторона это право получала. С начала ХХ века было разрешено вступать во второй брак и тому, кто совершил супружескую измену, ставшую причиной развода. Однако, это было возможно не ранее срока окончания церковной епитимии, определяемого в 3,5-7 лет. Данная норма действует по сей день.
Как правило, вопрос о церковном разводе встает в тот момент, когда один из расторгнувших семейный союз супругов – как правило тот, который не был виновником распада семьи, избирает нового спутника жизни и решает обвенчаться с ним. Однако после отделения Церкви от государства гражданско-правовые последствия имеют только акты, совершенные в ЗАГСе, либо через суды, поэтому церковное признание факта прекращения брачных отношений ничего не значит при отсутствии государственной регистрации развода. Церковь может только учитывать сложившиеся семейные отношения. Если распад семьи – это объективная данность, в частности, если супруги уже давно не живут вместе, и восстановление семьи невозможно, церковный развод допускается по пастырскому снисхождению.
Церковное право, допуская повторный церковный брак (венчание), третий брак разрешает лишь в порядке исключения, при обязательном выполнении двух требований: лицо, вступающее в новый семейный союз, должно быть в возрасте не старше 40 лет и не иметь детей. Если после двух браков, даже в случае раннего вдовства, человек имеет ребенка, церковный брак не дозволяется. Если детей нет, но миновал сорокалетний возраст, брак также не дозволяется. Возможность четвертого брака церковными канонами вообще не рассматривается.
Беседовали Савельева A. и Кирьянова О.