Земельная собственность в древней руси

Эволюция форм земельной собственности на Руси с древнейших времен до ХV века

Эволюция форм земельной собственности на Руси с древнейших времен до ХV века

На протяжении многих столетий земля в аграрной России была главной ценностью и составляла основное богатство общества. Многие русские историки большое внимание уделяли поземельным отношениям, в частности особое значение для них имел вопрос о землевладении. Так, С.М. Соловьев писал о возникновении последнего уже в эпоху первых Рюриковичей.[1]

Другой выдающийся российский историк В.О. Ключевский писал, что возникновение первых форм землевладений относится к ХI веку. Первое упоминание о владельческих селах с дворовой челядью он нашел в известном торговом договоре, заключенном, по версии В.Н. Татищева, князем Владимиром с волжскими болгарами в 1006 г.[2]

С начала становления государства существовали различные формы земельной собственности. С постепенной эволюцией изменялись и формы собственности. На неё оказывали влияние развитие производственных сил общества и иные факторы. Очень сложно приметить конкретно один фактор, так как и развитие и становление государства оказывали также огромное влияние. Каждая земельная собственность характеризуется своей формацией. Несмотря на то, что с течением времени появились новые формы земельной собственности, сохранились формы предшествующих формаций.

Одной из первых форм земельной собственности в Древней Руси была общинная земельная собственность. Община — традиционная форма социальной организации. Также общинной собственностью называется – право собственности на землю, принадлежащее союзу сельских обывателей, отдельные члены которого имеют лишь право пользования. Община решала важнейшие вопросы экономической жизни: перераспределение (разделы) и распределение земельных участков между своими членами, индивидуальными хозяйствами, отдельные члены которого собственного пользования угодьями: выпасами, лесами, водоёмами и прочее.[3] Земельная собственность находилась в руках не одного человека, а в руках родовой общины. Вся хозяйственная продукция, которая добывалась, являлась общей, так как существовала коллективная хозяйство. В Древнем обществе не существовало конкретного разделения труда. И это говорит о наличии социального равенства между мужчиной и женщиной. Основной ячейкой первобытного общества был род. Он возник вследствие длительной эволюции, которая происходила в предшествующий период. Первостепенную роль в формировании общественного человека и появления рода сыграл труд. Когда земля становилась добычей победителя, общее владение землей побежденными становится невозможным, и победители делили добычу между собой. Делёж между победителями новых территорий в любых пропорциях приводил к тому, что завоёванные земля и люди становились частной собственностью. [4]

Появление частной собственности приводит к разложению общинной собственности. Следующим этапом в развитии земельной собственности стала вотчинная собственность. Вотчина — земельное владение, принадлежащее феодалу потомственно (от слова «отец») с правом продажи, залога, дарения. Вотчина составляла комплекс, состоящий из земельной собственности (земли, построек и инвентаря) и прав на зависимых крестьян.[5]

Вотчинная земельная собственность появилась в Х-ХII века. В это время она принадлежала землевладельцам – князьям и боярам также монастырям и дружине. Вотчину получал князь по наследству от отца. Это и отличало вотчинную собственность от других форм земельной собственности. Вотчины, находившиеся во владении бояр, находились в разных местах. Вотчины были разных категорий: приобретённые, дарённые, родовые. Собственники могли распоряжаться землями: продать, поделить, обменять или сдать землю, но только между родственниками. Так, владение родовыми вотчинами ограничивалось государством и родственниками. Собственник такой вотчины был обязан служить тому князю, на землях которого она находилась, а без согласия членов своего рода вотчинник не мог её продать или обменять. В случае нарушения таких условий – собственника лишали вотчины. Это говорит о том, что вотчина хоть и была частной собственностью, но ещё не была приравнена к праву безусловной собственности. [6]

В состав вотчины входили: леса, луга, пашни, строения, инвентарь, животные, крестьяне, проживающие на этих землях.

Собственники вотчин имели большие права и привилегии. Также в Русской Правде были закреплены права вотчинников. Количество и размеры вотчин увеличивались путём захвата общинных, крестьянских земель, пожалования, купли, обмена. Помимо общих вотчинных прав вотчинники владели иммунитетными привилегиями в суде, при сборе налогов, уплате торговых пошлин.[7] Собственность на вотчину имели не все, прежде всего, это были знатные люди. Крестьяне не имели таких прав, так как получали землю от боярина и князя. С середины 11 века в связи с ростом великокняжеской власти и началом образования централизованного государства, вотчинные права стали постепенно оттесняться и ограничиваться. Также феодалы-вотчинники обладали рядом иммунитетных прав, обеспечивающих им возможность осуществлять внеэкономическое принуждение над зависимыми крестьянами. Существовали различные формы эксплуатации крестьян в вотчине: барщина, натуральный и денежный оброк. Барщина — это труд, работа крепостных в пользу феодала, в основном, за предоставление в их пользование части земли последнего, заключающаяся в обязательном труде. Натуральный оброк в пользу землевладельца взимался непосредственно продуктами земледелия и скотоводства. Посажённые на денежный оброк крестьяне платили установленную денежную сумму. Внедрение денежного оброка шло одновременно с разложением натурального хозяйства. В его вотчину не могли въезжать княжеские судьи и финансовые агенты. Вотчинник имел свой аппарат принуждения и опирался на него. И поэтому он сам судил зависимых от него людей и собирал с них подати.

В дальнейшем с присоединением к Москве других княжеств феодалы сохраняли вотчины свои и обязаны были служить московскому князю. Они хотели любыми способами сохранить своё верховенство над своей собственностью и старались не допустить их сокращения. К распаду Киевской Руси князья стали раздавать вотчины в наследственную собственность своим приближённым.

Исследованиями Советских учёных (Б.Д. Греков, С.В. Юшкова, М.Н. Тихомирова и др.) установлено, что феодальное землевладение в Древней Руси достигло больших размеров уже в ХI-ХIII вв.

Из достоверных грамот Новгорода с князьями второй половины ХIII-ХV вв. также можно извлечь некоторые сведения о феодальном землевладении. Особенно ценными с этой точки зрения были берестяные грамоты.

Крупными землевладельцами в Руси были князья, бояре и духовные феодалы — монастыри и церкви. Следовательно, существовало несколько видов крупного землевладения: княжеское, боярское и церковно-монастырское. О княжеском землевладении в Новгородской республике идёт много споров. И это было связано с особым политическим строем Новгородского государства. По мнению Грекова, в результате событий 1136г новгородский князь лишился права распоряжения землёй в Новгороде без решения веча и благословления епископа. Отметим, что в это время князь распоряжался землёй, а после уже 1136 он был лишён этого права. Начало формирования княжеской земельной собственности в Новгороде относится ещё к Х веку, ко времени княжения Ольги. Именно она в 947 году установила места сборов налогов « погосты» и размер « уроки». Следует отметить, что князья, вступая на престол не стремились к расширению своих владений. Княжеский домен на Руси представлял собой комплекс земель, населённых людьми, принадлежащими главе государства.[8]

Несмотря на то, что княжеское землевладение по размерам было небольшим, оно просуществовало до конца периода независимости Новгорода. На протяжении всего ХII и первой трети XIII в. происходила частая смена князей в Новгороде. Это объясняет то, почему у новгородских князей отсутствовало желание увеличить свой домен. Однако положение начало меняться в 1230 году, когда к власти в четвертый раз пришел Ярослав Всеволодович. Именно в это время Новгород признает независимость владимирских князей, а уже с 1252 года титул суверенного князя получает Александр Невский. Теперь вместе с великим княжением князь стал получать и новгородский стол, а, следовательно, и новгородские княжеские владения.

Наряду с княжеским землевладением существовало и боярское землевладение. С течением времени правители стали жаловать своим вассалам не только право владения землей, но и право суда на подвластной территории. По существу, населенные земли попадали под полное влияние своих господ:— вассалов великого князя, которые затем жаловали часть этих земель и часть прав на них уже своим вассалам. Выстраивалась эдакая пирамида власти, в основе которой лежал труд работающих на земле крестьян, а также живущего в городах ремесленного люда. Основная масса земельных площадей, судя по берестяным грамотам, принадлежала родовитому боярству. Долгое время в Новгороде существовала общинная собственность земли, которая принадлежала всему городу. К началу ХIII века относятся и некоторые другие сообщения новгородского летописца, позволяющие судить о том, что основой эконом могущества бояр являлась не торговля, а владение «сёлами и челядью», т.е. феодальное землевладение. Летописец неоднократно сообщал о конфискации боярских дворов и сёл, о распродаже и разделе имуществ бояр. Судя по документам, в период новгородской республики размеры боярского землевладения возросли и бояре стали не просто крупными, а очень крупными землевладельцами. Могущество боярства в экономическом развитии сыграло важную роль в укреплении политических позиций. И это привело к тому что к началу ХIV века он обладал государственной властью.

Интересные сведения о хозяйстве боярина и его земельных владениях в конце XIII в. содержатся в духовной Климента-новгородца.[9] Это завещание крупного феодала, которому принадлежали «два села с обильем, и с лошадьми, и с борьтью и с малыми селищи, и пьнь и колода», «Микшиньское село с огородом и с борьтью», «Самуиловьское село и пьнь. с борьтью», множество скота, «двор городьскыи».[10]

Особенностью феодального землевладения на Руси была его территориальная раздробленность. Один владелец, в том числе и князь, имел села с пашнями, разбросанные далеко друг от друга. В условиях дробления княжеств крупные земельные владения боярина могли оказаться в двух, а то и трех удельных княжествах. Так что резиденция боярина никак не могла выполнить роль европейского замка. Во-первых, она всего лишь в одном селе и не может защитить все его земли. Во-вторых, против татар или литовцев в одиночку выстоять было невозможно, с этим не справлялись даже довольно крупные крепости.[11]

Необходимо сказать о взаимосвязях владельцев усадеб. Так, различные аристократические роды во время своей политической борьбы часто ссылались на определенные территориальные связи. Внутрикончанские связи отличались известной прочностью, тогда как федерация концов на всем протяжении существования новгородской боярской государственности то и дело демонстрировала незарубцевавшиеся швы, по которым в древности было сшито политическое тело Новгорода. Прочность традиционных внутрикончанских связей имела в своей основе, как можно догадываться, устойчивость первоначальных боярских гнезд, сохранивших на протяжении веков всю систему экономического и политического влияния на граждан своего конца. В этой связи интересной кажется многократно отмеченная при раскопках устойчивость не только городской планировки, но и усадебных границ, остававшихся практически неизменными на всем протяжении второй половины Х – XV вв.[12]

Церковно-монастырское землевладение развивалось также как и княжеское и боярское. Началось формирование данного рода собственности в 966 году, когда Владимир святой назначил на содержание построенной им в Киеве соборной Десятинной церкви десятую часть своих доходов. По данным писцовых книг, церковно-монастырское землевладение в конце XV — начале XVI в. составляло 21,7% всего феодального землевладения в Новгороде.[13]

Первые известия относительно земельных владений духовенства касаются Печерского монастыря. Уже в игуменство Феодосия при обители находились села. Это явствует не толь­ко из упоминаний о вкладах, но и других не менее выразительных сообщений. «В един же пакы от дьнии, — повествует агиограф, — от единоа веси монастырьскиа прииде мних к блаженному отцу нашему Феодосию, глаголя, яко в хлевине, идеже скот затворяемь, жилище бесом есть. прииде же (Фео­досии. — И.Ф.) в село то и вечер един вниде в хлевину. се же оттоле ни в селе томь пакости творити никому же. »

Крестьянский труд в монастырских вотчинах эксплуатировался обычным для крепостного строя способом: посредством барщины и оброка. Для барщины были установлены следующие виды работ. Крестьяне обрабатывали монастырские поля и огороды, косили сено, возили лес, приготовляли кирпич, возводили различные постройки, работали на мельницах, доставляли подводы, пасли монастырский скот, изготовляли невода, ловили на монастырь рыбу, содержали караулы. При сравнении положения барщинных монастырских крестьян с таковыми помещичьими оказывается, что труд первых был несколько легче ввиду сравнительно меньших монастырских запашек.

При оброке натурой крестьяне обязаны были платить монастырю хлебом, сеном, дровами, льном, коноплей, баранами, свиньями, яйцами и разными мелочами домашнего обихода. При развитии денежных отношений нормальным оброком считался 1 рубль с души (50-е годы XVIII в.). Столько же платили и государственные крестьяне сверх подушной подати. В общем, можно сделать вывод, что положение оброчных крестьян было еще легче, чем барщинных. Поэтому крестьяне стремились, а монастырь всячески способствовал переходу их с барщины на оброк, тем более, что подушная подать (70 коп.) с них не бралась.

Как барщинные, так и оброчные крестьяне пользовались вотчинной землей, причем в их пользовании было в общем достаточно земли — от 3-х до 5 десятин (3,3-5,5 га).[14] Положение обеих групп крестьян за монастырем определялось не столько правом, сколько фактом, предписанием вотчинных властей, местным обычаем. Так, суздальские крестьяне в полной мере могли распоряжаться своей землей, вплоть до ее продажи друг другу, достаточно было только подать заявление в монастырское управление.

Подчеркивая существенную роль в жизни древнерусской церкви неземельных доходов, нельзя, разумеется, игнориро­вать совершенно отчетливые указания источников о церков­ном землевладении. Автор Повести временных лет, описывая сожжение Суздаля по указке Олега Святославича, заключает: «токмо остася двор монастырькыи Печерьскаго монастыря и церквы, яже тамо есть святаго Дмитрея, юже бе дал Ефрем и с селы».[15] Все ту же Богородицкую церковь Андрей Боголюбский одаривал многими именьями, купленными «свободами», «лепшими» селами. Епископ Кирилл поражал воображение современников «кунами и селы и всем товаром и книгами и просто рещи так бе богат всем, так ни един епископ быв в Суждальстей области».[16] Однако, хотя иерархи церкви села и держали, земельный фонд не стал пока основой их благополучия, из чего можно заключить о сравнительно слабом развитии землевладения древнерусской церкви XI — XII вв.

Очевидно, массовое озлобление крестьянства против монастырей явилось результатом горького опыта. Духовенство вторгалось в деревни, приобретая их путем вкладов или покупая часть их, а остальное просто захватывая; оно занимало пустопорожние земли и приобретало на них жалованные грамоты, прибегало и к насилию. Монастыри этим озлобляли крестьян до такой степени, что иногда монастырь погорал «жертвой злобы злых людей».[17]

Таким образом, хочется отметить, что развитие земельной собственности на Руси происходило длительное время. Для каждого определенного периода был характерен свой вид земельной собственности. В след за одним видом приходил другой, с характерными для данного вида землевладения особенностями. Много разных исследователей изучали данные формы земельной собственности, выявляли их сходства и различия, опираясь на источники того времени, а именно на берестяные грамоты, Русскую Правду и т.д.

[1] Соловьев С.М., История России с древнейших времен. Кн. I. M., 1959.

[2] Материалы международной научной конференции «В.Н. Татищев и проблемы государственно-административного управления в России». Астрахань, 2006.

[3] Исаев И.А., История государства и права России. «Юристъ», М. 2007, стр. 18.

[4] Сироткин В.Б. ПРОБЛЕМЫ МОДЕРНИЗАЦИИ: КОНКУРЕНТНЫЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ПОРЯДОК: МОНОГРАФИЯ.

[6] Свободная энциклопедия WikipediА — http://ru.wikipedia.org

[7] Мегаэнциклопедия Кирилла и Мефодия http://megabook.ru/.

[8] Янин В.Л., Из истории землевладения в Новгороде в ХII в.

[9] Тихомиров М.Н., Щепкина М.В. Ук. соч., с. 15.

[10] Тихомиров М.Н., Щепкина М.В. Ук. соч., с. 8-9.

[12] Янин В.Л. Очерки истории средневекового Новгорода.

[13] Данилова Л.В. Ук. соч., с. 46.

[15] Полное Собрание русских летописей» (ПСРЛ), т. II

[16] Полное Собрание русских летописей» (ПСРЛ), т. II.

[17] Ефименко. Крестьянское землевладение на крайнем севере. С. 262.

Земельная собственность

В XII – начале XIII вв. для определения частной собственности использовался термин «волость». Как отмечает А.П. Толочко, его этимология восходит к слову «власть». «Волость» до XIII в. принадлежала только великому князю или церкви. То есть князья были не феодалами, а государями, земельная собственность принадлежала им не как частным лицам, а как государям. И приравнивание древнерусского термина «вотчина» к западноевропейскому – «феод», по мнению А.П. Толочко, ничем не обосновано.

Современный уровень историографии позволяет утверждать, во-первых, что в XII в. крупной земельной собственности было не много (это отмечал еще Л.В. Черепнин). Собственность князей и бояр, вероятно, ограничивалась несколькими селами, редко когда их было больше 10. Частнособственнические отношения распространялись медленно. По мнению И.Я. Фроянова, боярская верхушка не стремилась к обособлению, а концентрировалась вокруг князя. Ее богатство состояло не столько в земельной собственности, сколько в движимом имуществе в виде ювелирных украшений, дорогой посуде и оружии.

Во-вторых, и это главное, киевские князья распоряжались землей не как своим недвижимым имуществом, а как государи – государственной собственностью. И наделяли ею своих родственников и бояр за службу и на время службы. То есть, подобно социально-политической практике Востока, земля в Киевской Руси XII в. принадлежала не конкретному лицу, а должности. Когда киевский князь в силу каких-либо обстоятельств лишался престола, автоматически лишались земли и все, кому он ее раздал. Например, в 1148 г. Юрий Долгорукий захватил Киев, наделил своих сыновей «волостями». Но после того как его выгнали из Киева, «свою» землю потеряли и его сыновья. То есть Рюриковичи и бояре к XII в. в большей степени являлись не феодалами-частниками, а «государственными служащими», по-прежнему получавшими землю в «кормление».

Важнейшим атрибутом феодализма являлись иммунитеты. Боярского иммунитета Киевская Русь в XII в. не знала, но и церковные иммунитеты требуют внимательного изучения. Считается, что церковь получила земельную собственность и иммунитеты в начале XI в. Документов той поры не сохранилось. Наиболее ранние источники относятся к XII в.: это четыре княжеских грамоты, фиксирующие передачу земельных владений новгородским монастырям. Л.В. Черепнин расценивал их как иммунитет, вытекающий из земельной собственности. С.М. Каштанов полагает, что в равной степени это могло быть «кормление» за выполнение монастырем управленческих функций в регионе, где нет княжеской власти. Таким образом, эти грамоты представляли собой право на сбор дани, а не феодальной ренты. Отстаивая свою трактовку грамот, С.М. Каштанов обращает внимание на то, что, они не давали монахам права выбора настоятеля, следовательно, в XII в. они еще не были вполне автономны, что является одной из основ феодализма.

Таким образом, древнерусская социальная система в IX–XI вв. представляла собой аналог европейских варварских систем V–VII вв. И лишь в XII в. в древнерусском обществе начали формироваться элементы феодальной системы.

Глава III. «А жонки с жонкою приезжать поле. »

Широкие возможности изучить реальное имущественное положение древнерусских женщин предоставляют новгородские грамоты на бересте. В них, как и в нормативных документах раннефеодальной эпохи, четко выражен второй этап эволюции владельческих прав женщин — период обладания и пользования движимым имуществом, и прежде всего денежными средствами. Например, новгородская грамота № 228 (XII в.) перечисляет должников, среди которых названа «Ярошковая» (жена Ярошки, Ярослава), задолжавшая 9 резан. Грамота № 449 (тоже XII в.) говорит о безымянной «дъложьнице»: «. у ней Ь’ гривен в дъложе-ницъ». Среди грамот, найденных в Старой Руссе (конец XII в.), имеется письмо жены Ивана должнику Фоме, в котором она требует отдачи ей денег за проданную соль, угрожая повышением цены на нее, т. е. ростовщического процента зв.

Интересную житейскую ситуацию представляет гра— мота № 531. Суть ее в том,/что некая Анна с дочерью (видимо, из мелких феодалов) давала в отсутствие мужа Федора занятые им у некоего Константина деньги в рост, получая с этого немалый доход. Теперь же она вместе с дочерью просит защиты у своего брата Климента от разгневанного мужа и отца. Подобная ситуация (дача одним из супругов без ведома другого денег в долг) не вызвала бы удивления, датируйся грамота XIV —XV вв. Но стратиграфический анализ показал, что находка относится к XII в.! Это свидетельствует о значительной самостоятельности женщин в денежно-ростовщических операциях уже в XII в., о раздельности имущества супругов (доход-то от процентов шел явно в личную собственность женщин, а не а общую семейную — иначе чего бы гневаться мужу Федору?). Женщины-заимодавцы XII в., как показывают грамоты, проявляли отличную осведомленность о нормах тогдашнего ростовщичества, зафиксированных еще ПП и позже ПСГ 30.

Новгородская I летопись сообщает о строительстве церквей знатными женщинами, что предполагало наличие у них значительных денежных средств. Среди таких женщин и жительница Новгорода «Жирошкина дъчи» Полюжая Городщшшца (XII в.), и «дщи князя Чешь-ского» Мария Всеволодовна, субсидировавшая строительство церкви во Владимире (XII в.). В Ипатьевской летописи можно найти и более ранние свидетельства. Так, Мария (Мстиславна?), жена великого князя Всеволода, основала Кирилловскую церковь в Киеве (XII в.), где и была похоронена. В Лаврентьевской летописи (XIII в.) упомянуты монастырь Святой Богородицы, «юже бе создала великая княгиня и блаженая Всеволо-жа» (дочь Всеволода III Юрьевича Елена Всеволодовна), и церковь Спаса Преображения в Твери, которую заложила Ксения Юрьевна, жена тверского князя Ярослава Яроелавича. Имеются свидетельства XIИ в. о совместном с мужьями и сыновьями основании знатными женщинами монастырей 40. Летопись упоминает о раздаче денежной милостыни монастырям княгиней, женой Святополка Окаянного: «. много раздала богатьство монастырем и попом, и убогим. » Неоднократно отмечают летописцы и получение дорогих даров дочерьми от родителей.

Конец XIII в. оставил нам возможность судить о женском движимом имуществе но уникальной рядной грамоте псковичей Тешаты и Якима. Эта грамота —-договор о взаимных расчетах в связи с женитьбой Якима на дочери Тешаты. Тешата, судя по этим расчетам,— вдова, приданое за дочерью дает серебром, а взамен берет у дочери (впоследствии — жены Якима) свое монисто45. Примеры могут быть умножены. Так, приданое в виде движимости завещал своей дочери Фетинье в XIV в. и Иван Калита: «А что золото княгини моее Оленипо; а то еемь дал дочери своем Фетиньн, 14 обручи и ожерелье матери ее, монисто новое, что еемь сковал. » Новгородские берестяные грамоты конца XIII —начала XV в. (№ 129, 293, 328, 358, 363, 389 и др.) также дают исследователю немало свидетельств участия женщин в денежных операциях на основе лично им принадлежавшей движимости. Помимо денег Б имуществе женщин называются изба, подклеть. Женщины побогаче могли иметь в Новгороде и собственных людей, и рабынь

Среди актов XV в. встретилась следующая любопытная ситуация: некий Мина Васильев сын описывает в купчей на землю сделку с Никоном Филимоновым сыном. В документе говорится: «. а сию землю купил Миня на женни куны, онришьно отца и братии свои».’ Здесь налицо раздельность денежных средств в семье Мины Васильевича 45. Указание на деньги жены в сочетании с подчеркнутым «опришьно отца и братии свои» имеет целью сохранить вотчину за женой и лишить в дальнейшем своих родственников права на родовой выкуп.

Последний этап эволюции имущественных прав женщин привилегированного сословия — это свободное распоряжение и пользование ими недвижимым имуществом. Уже в берестяных грамотах конца XII —XIII в. упоминаются женщины, владевшие недвижимым имуществом. Так, по грамоте № 227 (конец XII —XIII в.)

можно установить, что жена и сын главы большого семенного клана были должны удовлетворить земельные / и денежные претензии к ним в связи с кончиной последнего. При этом претензии по поводу земельного участка выставляли не только братья покойного, но и (что примечательно!) их жены — Радоновая и Давы-1 жая. Новгородская грамота № 55 (XIII в.) свидетель-\ ствует о продаже целого двора в Новгороде женой Vнекоего Фомы, проживавшего в Акосове ‘»\

Известно женское землевладение и в княжествах. Уже в XII в. в одном из граффити Софии Киевской упомянута княгиня Всеволожая как покупатель «земли Волновой», за которую она заплатила «семьсот гривен собольих^ 4?. По «рукописанию» (завещанию) князя Владимира Васильевича его жена получила: город Коб-рынь «и с людьми, и з данью, како мне даяли», села Городел «и с мытом:>, Садовое, Сомино, Березовпчи (недавно купленное село), монастырь «СБ. АПОСТОЛЫ». При этом сам князь утверждал: «. а княгини моей, по моем животе, аже восхочеть в черниче пойти, пойдет; аже не восхочеть вщ, а како ей любо, мне не воставши смотреть, что кто иметь чшшти по моем животе»

В памятниках XIV —XV вв. число сведений о распоряжении земельным имуществом женщинами резко ‘увеличивается ..’Не мал о упоминании о женском владении недвижимостью содержит эпиграфический материал, находящийся в соответствии с уже рассмотренными нормами ПСГ. Это и завещание некой Фетиньи, жившей в середине XIV — начале XV в. (грамота Ш 28), и завещательное письмо некой Орины, внучки Юрия Онцыфо-ровича, «приказавшей» свои земли Колмову монастырю, и грамота JNTa 474 — жалоба одного из новгородцев против захвата пашни <«оралици»), принадлежавшей его жене, которая этим неблаговидным поступком «зоби-жена». В грамоте № 474 отчетливо отразилась раздельность имущества супругов, зафиксированная ст. 94 ПП 49.

Среди грамот XV в. наиболее известна жалоба Анне, от Мпкифора, которого не признали хозяином купленного им у Анны участка: «Поклоно Аш. от Микифора з Дорофеева жеребея. Что ecu дала пожню в Быковщине, то Шеюга отнимает, другую — Оснпко. Землици мало, о пожни отъимают. »/В грамоте № 307 к «оспоже На-стасеи Михайловне» обращаются «крестьяне» ее деревни с жалобой на лиц судебной администрации,

Не опечатавших их имущество по «лживым рукописани-ям». В грамоте № 53 некая Мария заключает купчую на покос сена. Документ № 580 представляет собой «рукописание» владелицы земли в «Здарвею» Ульяны в пользу двух ее сыновей so.

Новгородские грамоты на бересте — это в основном бытовая, житейская переписка. Юридическая сторона ситуаций, отчетливо показанных новгородскими берестяными грамотами, может быть обоснована актовым материалом XIII —XV вв., подтверждающим дееспособность представительниц привилегированного сословия как в передаче во владение, продаже, так и в приобретении недвижимой собственности. Явления, которые нам предстоит наблюдать, возможно, уходят корнями в большую древность, ибо частный акт возник на Руси сравнительно поздно, а сравнительно ранних по времени создания актов дошло до нас совсем немного.

Акты дарения частной недвижимой собственности, совершенные самими женщинами из привилегированных социальных групп, нашли отражение в грамотах, носящих наименование «данные» и «вкладные». В комплексе документов, связанных с реализацией женщинами права собственности на недвижимость (около 400 опубликованных и найденных в архивах актов), эти грамоты преобладают. В данных и вкладных грамотах нами выявлено 107 дарений и 8 указаний о вкладах. Абсолютное большинство данных и вкладных грамот относится к XV в., лишь три — к XIV в. 51 Наиболее ранними следует считать данную Оксиньи, дочери Фомы •Васильева, жены Григория Остафьева, архимандриту Чудова монастыря Иоакиму на пустошь Шугаровскую, близ реки Каширки (1381 г.), а также вкладную Иулиа-нии, жены великого князя Ольгерда, Успенской церкви в Озерищах (1377 г.) 52. Акты дарения чаще всего совершались знатными женщинами в пользу монастырей. Однако имеется ряд пожалований и частным лицам. Так, Ирина Ольгова подарила своему зятю Тимофею Александровичу (Синему) село Марьинское в Костромском уезде, а княгиня Марья, жена Семена Александровича Олеска, оформила данную на боярина Даниила Русано-вича. Есть и другие аналогичные упоминания 53.

При исследовании актов дарения земли женщинами — данных и вкладных грамот в пользу монастырей — немаловажным вопросом является определение частоты самостоятельных процессуальных действий

женщин. Рассматриваемая с точки зрения определения субъекта, совершившего акт дарения, совокупность грамот (104) распадается на три группы актов: 1. Дарения во исполнение воли умерших мужей или других родственников мужского пола, например свекра (29). 2. Совместные с мужем, отцом и родственниками мужского пола дарения (24). 3. Самостоятельные действия женщин (51 грамота). Тот факт, что последняя группа включает половину всех грамот данного комплекса,— серьезный аргумент в пользу распространенности процессуальных действий женщин, не зависимых от других членов семьи. Однако и наличие большого числа дарственных, составленных «по приказу», «по благословению» родственников, и прежде всего мужей (27 %), не может служить аргументом в пользу тезиса о несамостоятельности женщин и их недееспособности. Составление таких грамот было вызвано, вероятно, тем, что вдова становилась распорядительницей и управительницей всего оставшегося после смерти мужа хозяйства, подчас разоренного. Нередко женщины, как далее увидим, были вынуждены передавать имения своих мужей за их же долги.

Примечательно, что некоторые из дошедших от XV в. документов отразили и альтернативные ситуации, когда муж «дает» недвижимость «по слову» жены. Например, некий Иван Дмитриевич передал в монастырь село Перцово «по Евдокеину слову Даниловой жены». В грамотах первой группы имеются три упоминания о передаче женщинами земли в пользу монастырей «по приказу;) матери или свекрови. В двух из них исполнительницей воли умершей является Мария Боровская, в третьей — Елена Кормилицына дарит одну из трех деревень, полученных от матери

Небезынтересна и вторая группа актов, являющихся совместными дарениями (24): с мужьями — 8, с сыновьями — И, с мужем и детьми (в том числе и с дочерьми) — 3, с матерью — 2. Определенное распространение имели, по-видимому, и совместные дарения отца и матери своим детям 5о. Формально добровольный акт дарения в действительности оказывался результатом длительных предшествующих экономических отношений между земельными собственниками — участниками сделки. Например, одна из вкладчиц. Акулина (Голтяева?), совершая с сыном акт дарения недвижимости и Переяславском уезде, обусловливает свои действия обязательством со стороны монастыря уплатить долги своего мужа «Ондрея» на сторону — «десять рублев. Марье Федорове с тое земли». В другой грамоте дарение монастырю — скрытая уплата долга ему. Некоторые вкладчицы, например Анастасия (Саларева) и княгиня Евдокия, жена князя Дмитрия Ивановича Донского, ставят условие, запрещающее отчуждение кому-либо, кроме них самих, подаренных монастырю земель («а будет им те села продати, и им мимо меня, Настасьи, тех сел не нродати» ) «‘. Подобное условие, затрудняющее мобилизацию земельной собственности .монастырем, рисует женщин дальновидными политиками в области экономики феодального хозяйства: они, по-видимому, предусматривали возможность «распыления» семенной вотчины «при животе» и после смерти вкладчицы и хотели это предотвратить. В то же время перед нами достаточно распространенная клаузула, встречающаяся отнюдь не только в «женских» актах.

В рассмотренной совокупности документов о дарениях недвижимости знатными женщинами 11 пожалований сделали духовные лица: монахиня, старицы, черницы, инокини; 1 — «посадница» Марфа Борецкая, 3 — боярыни, 25 — КНЯГИНИ п великие княгини. В тексте остальных грамот (64) нет упоминаний о социально-классовой принадлежности вкладчиц, но косвенные данные позволяют установить, что они либо княгини, либо своеземицы (если грамоты новгородски-псковского происхождения) г’\

Примыкающая к группе данных и вкладных группа жалованных грамот представляет интерес с двух точек зрения. С одной стороны, жалованные грамоты являются ценным источником но истории иммунитета и помогают воссоздать картину судебно-фискальных прав привилегированных владелиц земли, ибо, как указывал К. Маркс, в феодальную эпоху высшая власть в суде была атрибутом земельной собственности 59. С другой стороны, жалованные грамоты (в том числе жалован-ные-данные-тарханные и жалованные-данные-льготные), закреплявшие разными путями переход недвижимости во владение феодалов, так же как и обычные, вкладные, характеризуют правомочность женщин в области передачи (во владение, в пользование, в собственность) земельных владений. Среди 67 рассмотренных грамот»° такие грамоты (24) составляют около 36 %. Две из них являются совместными с мужьями пожалованиями сел (данными). Остальные представляют собой самостоятельные дарения монастырям деревень (2), сел (9), монастыря (3), пожепь (2), волости (1), двора в городе (1), пустошей (1), леса (1), участка земли (1). Пожалование волоцкой княгини Иулнании Михайловны именно светскому лицу и к тому же женщине — Ульяне Баламутовой с сыном — единственное в своем роде, хотя в грамотах другого рода встречаются упоминания о родственных дарениях женщины женщине сз. Причинами заключения сделки примечательна жалованная грамота жены волоцкого князя Бориса Васильевича («княгини Борисовой»), которая, как и упомянутая вкладчица Акул и на (Голтяева?), передала недвижимость монастырю с обязательством выплаты им «княгине Борисовой» — Ульяне Михайловне всех пошлин и 4 руб. своего долга й\

Небезынтересно обратить внимание на персонифицированную атрибуцию жалованных грамот, составленных женщинами. В отличие от данных все жалованные грамоты, которыми мы располагаем, исходят от княгинь (14) и великих княгинь (53), причем большинство (37) из них — от великой княгини Марии Ярославны, а 9 составлены «по приказу великие княгини Софьи». Кроме того, мы располагаем 10 грамотами самой Софьи ВИТОБТОВПЫ.

Объем прав вдовствующих великих княгинь на недвижимость определяется обычно в духовных грамотах их мужей (примером могут служить духовные Дмитрия Донского, Василия Дмитриевича, Василия Васильевича). Каждая великая княгиня получала со смертью супруга во владение удел — часть великокняжеской, государственной территории. От него принципиально отлична феодальная собственность великих княгинь, о которой духовные грамоты говорят: «А в прикупах и примыслах вольна: кому восхочет дати, ино тому и дасть» ьь. Акты дарения и передачи недвижимости монастырям свидетельствуют о значительных «примыслах» и «прикупах» княгинь, которыми они свободно распоряжались. Преобладание дарственных, исходящих от женщин самого высокого социального ранга, объясняется не только их положением в обществе, но и наличием у них значительных (по сравнению с другими женщинами привилегированного сословия) денежных средств.

Значительную группу актов, связанных с продажей земельных владений женщинами, представляют 33 купчие грамоты. Судя по этим грамотам, продажа недвижимости женщинами светским лицам — явление более распространенное, чем пожалования им (20 актов из 33). Ранний случай возмездной передачи недвижимости именно женщиной — продажа Анной Радивонковой некоему Петру Радцеовскому своей «деднины» и «вотни-ны» в 1359 г.07

Среди названных 33 актов лишь в двух упомянута продажа земли вдовой. Однако факт относительно большого числа документов (11), где в качестве субъектов сделки упомянуты матери с детьми, предполагает, что подобные совместные сделки делались вдовыми женщинами. Подтверждает правильность этого вывода и наличие среди актов продажи недвижимости случаев вынужденной передачи земельной собственности: в одном варианте — за долги мужа, в другом — за долги мужа и «деверня сына» м. Необычна и единственна в своем роде продажа села Кириллова Волняницкого сестрами Феодосией, Татьяной и Евдокией Яковлевыми й9. Рассматриваемые грамоты отразили 5 совместных возмездных передач супругов, 11 самостоятельных продаж замужними женщинами; 3 акта говорят о сделках, заключенных женщинами — духовными лицами (в одном случае черницей Марфой, причем землю ей «отводил Семен вместо матери сиоей Марфы» 7″). При отводе земель лишь в одном случае из 33 «ялася Василиса сама», еще в одном — супруги вместе, в остальных — специально оговоренные в акте люди.

Следует отметить такую форму возмездной передачи недвижимости, как «дача в куплю», предполагающая уплату за землю некоторой суммы, по-видимому меньшей ее действительной стоимости. Покупка такого рода позволяла женщине — продавцу недвижимости владеть проданной землей «до живота» с потерей права на распоряжение проданным имуществом. Примером может служить приписная грамота к духовной великого князя : Василия Васильевича: «. что ми дала Настасья Федорова Андреевича. а держати ей за собою до своего живота, да что ми дала ее Орина Олексеева, жена Игнатьевича, свои села на реце. в куплю же до своего живота. А княгини моя по моим купчим грамотам отдаст им цену за те села по их душе, кому они прикажут опосле живота взяти. »

Интересную ситуацию рисует и новгородская купчая XV в.: «Се купил Филипеи Семеновиць у Ульяне, у своей жены, и у ее зятя, у Нафлока, и у его жены Марьи землю Сенышнекую. и двор за рекою. и дал им на ней Фидипеи два рубли да овцу нополонка. А купил себе в одерень и своим детям» ‘\ Эта купчая свидетельствует о раздельности собственности супругов в семье, и ее появление можно объяснить, если предположить, что покупателем в этой сделке был супруг Ульяны во втором ее браке. Не случайно в числе продавцов «земли Сень-кпиской» упомянута Марья, названная женой зятя Ульяны. Будь эта Марья общей дочерью Ульяны и Филиппа Семеновича — зять Нафлок приходился бы зятем и покупателю. Между тем в грамоте подчеркнуто, что он лишь «ее зять». Совместность сделки Ульяны с зятем и дочерью убеждает в правильности предположения, что первого мужа Ульяны уже не было в живых и доставшиеся от него дочери с зятем и вдове земли продавались в новую семью Ульяны — Филиппу Семеновичу. Возможно, отец Марьи оставил ей :*ту вотчину в качестве приданого, но при жизни матери (Ульяны) дочь — даже замужняя — не имела права ею распоряжаться. Родственные продажи в целом не являлись редкостью, продавцами в них часто выступали свекровь или теща Видимо, у Филиппа Семеновича были и свои дети от другого брака, ведь землю он покупал не только себе, но и им «в о дере ль». Таким образом, эта новгородская купчая иллюстрирует упомянутую ст. 94 РП о правах на «отчину» наследников от разных браков.

Купчие, отразившие продажу недвижимости женщинами, свидетельствуют о разнообразии правовых норм, в которых проявлялась мобилизация земельной собственности, а это в свою очередь важный аргумент в пользу развитости феодального базиса и его надстройки. Один из актов, где речь идет об «уступке» игуменьей суздальского Александровского монастыря Ириной Спа-со-Евфимьеву монастырю ржаной и овсяной нив, рисует картину обусловленной продажи: Ирина передавала земли монастырю, который был обязан «давати» ей «на всякий год за те нивы по двадцети четвертей ржи, да. овса, да по пяти ведер рыб соленых». Срок истечения условий купчей (выплаты оброка) в тексте не указан ( «на всякий год» ). Возможно, если бы это условие было для игуменьи Ирины пожизненным, оно в грамоте было бы оговорено, как это сделано в купчей Андриана Федорова у Фетиньи Воронцовой: «. до своего живота». На сложные экономические отношения между земельными собственниками (среди которых и полноправная женщина!) указывает акт 1440 г. из архива Троице-Сергиева монастыря: князь Дмитрий Юрьевич Красный купил у Фетиньи, жены Ивана Юрьевича, «селцо Воробьев-ское», но ОБ его «дал Фетииьн жити и с деревнями до ен живота» ‘&. Такая продажа ставила жену Ивана Юрьевича в выгодное для нее положение: получив «триста рублев московьским серебром да шюбу кунью попол-нка», она имела возможность пожизненно пользоваться проданной землей.

Поиск ранних свидетельств эволюции имущественных прав знатных женщин в эпиграфическом материале привел к выводу, что большинство документов такого рода (10 из 33 купчих) — новгородско-псковского происхождения, т. е. относится к Северо-Западу Руси, где развитие товарно-денежных отношений, не нарушенное ордынским вторжением, было особенно интенсивным. Правда, при этом следует учитывать и худшую сохранность источников в Центральной Руси. В развитии феодального права важную роль играл и внешний фактор — соседство с теми русскими землями, которые тогда оказались под властью Литвы. Это способствовало завершению имманентно идущих процессов, ибо право Северо-Западной Руси развивалось во взаимодействии с эволюцией права польско-литовского’ . Виг почему обнаруживается немало аналогий как в формуляре купчих, так и в самих ситуациях, отразившихся в документах о продаже женщинами земельной собственности, в западнорусских землях и на территориях Малопольши и ЛИТВЫ ‘7.

ЕСЛИ считать доказанной дееспособность женщин привилегированного сословия в заключении актов дарения и продажи недвижимости в XIII—XVBB., TO МОЖНО с очевидностью предположить, что в то время женщины свободно совершали также обмен и раздел земельной собственности, хотя документов, отражающих сделки такого рода, совершенные женщинами, значительно меньше, чем данных, жалованных и купчих. Так, в распоряжении исследователя 9 грамот об обмене и 5 раздельных 78, причем наиболее раннее упоминание об обмене соответствует во временном отношении появлению актов продажи и пожалования (псковская грамота второй половины XIV в.). В документах встречаются случаи обмена «окладом на оклад», доплаты женщинами некоторой суммы за полученные в результате обмена земли. Например, М. Росовая за полученное ею имение в «Червоной Руси» — село Куропатники доплатила «40 копъ» (грошей). В четырех актах сделка совершается женщиной самостоятельно, в одном — совместно с мужем, в трех — с детьми. Есть два акта со сделками между родственниками: Андрей Дмитриевич менялся землями с матерью, а Василий Дмитриевич выменял у матери села в Юрьеве. Подобные сделки были достаточно распространенными, ибо являлись одним из способов «округления» разбросанных владений81. Достаточно вспомнить дельные (раздельные) грамоты, где в таких сделках участвовали женщины (6 документов), чтобы убедиться, что случаев обменно-раздельных операций между родственниками (и женщинами в их числе) было немало 82.

К вопросу о дееспособности женщин в области сбыта имущества относится и реализация их права на заклад и налог недвижимости, ибо женщины привилегированного сословия, несомненно, обладали этим правом. Так, в одном из документов некая Офимья, Стефанова жена, закладывает свою «отчину» на Русском Севере Феодосию Никитину сыну; в другом — княгиня Ирина, жена князя Семена Ивановича, участвует в аналогичной операции с землями в Дмитровском уезде. Ряд актов свидетельствует о подобных действиях женщин на территории западнорусских земель. В тексте этих документов не содержится никаких ограничений прав женщин на заклад принадлежащих им земель; лишь в одном акте упомянуто согласие мужа на совершение сделки.

Рассмотренный материал об участии женщин в дарении, продаже, обмене, залоге недвижимой собственности подтверждает правомочность представительниц господствующего класса в имущественной сфере (см. Прил., табл. 1).

Вопрос о правомочности и дееспособности женщин привилегированного сословия охватывает и область приобретения недвижимого имущества в его основных формах: получение в дар (безвозмездное приобретение), купля и получение в качестве приданого или наследства.

Документов, отражающих акт пожалования (пли дарения) женщинам, немного (1G) В5. В общей совокупности жалованных и данных грамот акты о дарении светским, частным лицам составляют незначительную часть. Один из наиболее ранних актов подобного рода — данная Мавре Корякиной на Узменекие пожни в Бежецком Верхе 40-х годов XV в. (если не считать косвенное указание о пожаловании женщине в одной из духовных) 86. Среди грамот, упоминающих женщин, которым сделаны родственные пожалования, в двух получателями являются игуменьи, а три представляют родственные дарения: в одном случае — отца, в другом — супругов своим дочерям, в третьем — свекрови невестке. Среди родственных дарений примечательна передача Есипом Пикиным половины деревни Талицкой во владение «до живота» жене без права распоряжения; после ее смерти эти земли надлежало отдать монастырю 87. Остальные документы отражают вассальные отношения между землевладельцами и жеыщинами-соб-ственннцами.

Мало дошло до нас актов, отражающих покупку земельной собственности женщинами, хотя первое упоминание о таких действиях женщин относится к началу XIV в. 8а Пока известно 14 таких свидетельств»9. Ни в одной из дошедших до нас купчих грамот (4) не упоминается как обязательное условие согласие мужа или родственников по мужской линии на заключение сделки, которое было непременным по польско-литовским заког-нам . Покупки совершались на собственные деньги женщин («на женни куны»). «. Дала есмя ему на той трети. земли. пять рублев да пополонка вол. А купила есми ту землю себе и своим детем впрок без выкупа. » — свидетельствует Елена Жабина. Варвара, жена Герваса, перекупила у мужа за сто гривен села Толмачи и Журко-во. Княгиня Иулпания купила у сына «еелце Михайлов-ское». Треть всех свидетельств о покупке земель женщинами связана с именами великих княгинь и приобретениями комплексов близлежащих к их уделам земель ‘».

Наиболее распространенным способом приобретения недвижимой собственности женщинами было получение ее в приданое и наследование по отцу, мужу и другим членам семьи. Незамужняя женщина, пока был жив отец, находилась в материальной и личной зависимости от него и имела ограниченные имущественные права не только на распоряжение, но и на владение недвижимостью. После смерти отца, а тем более обоих родителей происходили существенные изменения, касавшиеся получения женщинами части оставшейся после родителей недвижимой собственности.

Рассмотренные формы реализации и приобретения земли женщинами не привлекали к себе специального внимания. Вопросы, связанные с получением в приданое недвижимости представительницами господствующего класса, получили некоторое отражение в работах буржуазных историков и правоведов, которые исходили в основном из свидетельств более позднего времени (XVI в.). В досоветской историографии утвердилось однозначное мнение относительно прав на приданое в виде недвижимой собственности: приданое в лучшем случае «составляло собственность семьи, будучи назначено на удовлетворение материальных ее потребностей». Под этим подразумевались собственность мужа на женино приданое и право распоряжения им 92.

Чтобы определить возможно точнее шпроту прав женщин на свое приданое, необходимо выяснить: кто пользовался приданым, каковы были пределы этого пользования, а также судьбу приданого после брака. Для этого обратимся к актовому материалу XIV—XV вв., ибо самое раннее и уникальное свидетельство — рядная Тешиты и Якима середины XIII в.— не дает ответа на поставленные вопросы.

В нашем распоряжении имеется 21 документ, прямо или косвенно отражающий акт получения приданого или пользования им 9J, причем в 12 случаях упоминание о приданом встречается в духовных грамотах. В четырех из них дочери приобретали по завещанию родителя не часть земельной вотчины, а лишь «приданых люден» н ДВИЖИМОСТЬ. В двух случаях причина подобного явления кроется, по-видимому, в малолетстве дочерей, когда выдача их замуж — дело далекого будущего и забота оставшихся в живых родственников: «А дочерь мою Овдотыо жена моя и мои дети дадут замуж изобчя. » В третьем случае — в духовной троицкого чернеца Вас-сиана Уварова — все родственники, в том числе и сыновья, получали лишь движимое наследство. В четвертом же дочь завещателя была уже замужней, и часть отцовской «отчины» получал ее муж, которому, кстати, завещатель «приказывал» и жену свою вместе с другими детьми

Имеется еще одна грамота, в которой упоминается приданое в форме движимости: волоцкий князь Иван Борисович сообщал в своей духовной, что он «истерял» приданое своей «сестрични» (племянницы), в котором Пыли «платья и суды», и за эту оплошность завещает ей некоторую движимость, Поскольку в грамоте речь идет о племяннице, а не о дочери и к тому же само упоминание косвенное (быть может, «сестричня» располагала и «придаными» землями?), то на основании этого документа нельзя предполагать какое-либо ущемление прав дочерей при получении наследства95. Тот факт, что в большинстве случаев приданое в форме движимого имущества получали сами дочери, а не только их мужья, не может вызывать сомнения. В перечне завещаемого дочерям движимого имущества значительную часть составляют женские вещи: украшения, шубы, «чепи» из драгоценных металлов (при замужестве великих княгинь, начиная со свадьбы дочери Ивана III Елены, составлялись специальные описи царского приданого). Полученные в качестве приданого денежные средства использовались для земельных приобретении

В то время как западные современницы древнерусских женщин получали приданое чаще всего в виде денег, движимости ‘)(t, в русских документах содержится немало примеров получения в качестве приданого недвижимой собственности. «Придаными» землями в актах названы село Елизаровское Олены, жены Андрея Михайловича Плещеева; деревня Задешинская, которую Мавра Корякина передала монастырю; деревня Болдин-ская Мавры Румянцевой, отданная ею по завещанию сыновьям Василию и Долмату; деревня Ворохобьино, данная в «приданыи» дочери Ульяне троицким старцем Феогностом °9. В других грамотах передаваемые по завещанию дочерям земельные массивы, хотя и не названы прямо «придаными», являлись тем не менее таковыми. Прежде всего это земли, упоминаемые в духовных знатных женщин как принадлежащая именно им собственность, отличная по характеру от «примыслов» и «прикупов» 1(Ю. Потенциально «придаными» землями можно назвать и такие, которые упоминаются в духовных как будущее приданое дочерей: «А что волости за княгинею за Ульяною, ис тых волостип дети мои. дадут дчери ее Сурожик, село Лучиньское. » Или в другом акте: «. тщери своей Екатерине как взростет велел есми ей дати сыну своему Захарью деревню Ботвинъево». Есть и другие свидетельства подобного рода. Двинская купчая иллюстрирует ситуацию, когда «дети», братья, уже отдали «ю (сестру.— Н. Д.), како си могуть»: «. село. Фофановское со всеми угоды.. Федоре дали братья Аврам и Яков отчину свою. »

В актах описана и такая ситуация, когда завещанные женщинам земли могли после их смерти переходить во владение не зятю, а внуку, т. е. и являться приданым, и входить в параферналыюе имущество. Например, отец-завещатель передавал незамужней дочери в пользование часть своей вотчины на срок «до ее живота, а по животе, ино внуку моему князю Василию»

Еще один вариант можно назвать нереализованным приданым. Так, верейекий и белоозерский князь Михаил Андреевич в первой духовной, составленной в 148Н г., завещал дочери Анастасии «в Ярославском уезде свои два села», оговаривая незыблемость ее прав на земельную собственность: «А будут те селца надобны моему господину великому князю, и господин мой князь велики даст моей княгине Настасье в тех земель место свои земли». Однако в духовной, написанной позже, Михаил Андреевич завещал Анастасии только «триста рублев», не упоминая никаких сел 1(И. Возможно, что к тому времени ярославские села уже перешли во владение Анастасии Михайловны в связи с ее замужеством (в последней духовной фигурирует «зять Осиф»),

Отмечая свидетельства самостоятельного распоряжения «придаными» землями (пожалование монастырю, завещание) замужними женщинами и случаи их совместных с мужьями акций (продажа, пожалование «по приказу» матери, дарение сыну) 105, мы не обнаружили фактов неограниченной власти супруга над жениным приданым. О приоритетных правах женщин на собственное приданое говорит и судьба приданого при прекращении брака: оно по закону переходило чаще всего к детям, а в случае бездетности возвращалось родителям |%. В реальной же жизни муж и жена в отношении приданого составляли нередко единое юридическое лицо или находились в совладении <имели «свои половины») на протяжении всей совместной жизни. Не случайно и в формуляре грамот, связанных с совместным распоряжением приданым в форме недвижимости, появляется указание на согласие жены в общей супружеской сделке: «А что жены моей село Елизаров-ское приданое в Переяславском уезде, и мы, со своею женою Оленою поговоря, дали есмя по любви то село. сыну своему. »

Разумеется, одним из главных путей приобретения недвижимости замужними женщинами было наследование ими части «отчины» по мужской и женской родственным линиям. В случае если завещатель передавал «по душе» все наследство монастырю, родственники (в том числе жены) получали лишь движимость. Иногда такая сделка оформлялась следующим образом: «. што в моем селе да и в деревнях, и то серебро прикащики мои зберут, да дадут жене моей»

Большая группа документов о наследовании земельной собственности представительницами господствующего класса связана с получением ими земли по завещанию мужа (34), отца (14), матери (2), свекрови (5), брата (1), дяди (1). Некоторые знатные женщины «отказывали» свои земли внукам, племянникам, сыновьям; другие — передавали их «по душе» монастырям (таких духовных 5 плюс 16 упоминаний в других актах)

Наследование по отцу и

прямо и непосредственно связано с приданым; наиболее раннее упоминание в актах об этой форме наследования — середина XIV в. «3 В ряде случаев передача земельной собственности замужней дочери сопровождалась упоминанием и о ее муже, т. е. наследуемая часть вотчины давалась супругам в совладение . Это, однако, не было следствием действия каких-либо нормативных установлений или обычного права. В каждом конкретном случае завещатель поступал так, как того требовали интересы сохранности и целостности земельного владения. Например, распространенной формой приобретения знатными женщинами земли во Пскове (как, впрочем, и в других регионах Руси) было получение ее «в одерень», т. е. в не ограниченную какими-либо условиями собственность, предусматривающую право дальнейшего распоряжения приобретенной землей. Передача земли «в одерень» «дочки своей Марфы» встречается в духовной Анцыпо-ра. Марфа, по-видимому, была либо старшей из его дочерей, либо в ином по сравнению с сестрами гражданском состоянии (возможно, она — дочь Анцыпора от первого брака): «. а дочкам моим Анне ни Оксеньи не вступатись им в мое данье ни во что же. » , т. е. они ничего не получили по духовной.

Юридический статус, на основании которого производились земельные передачи от отца к дочерям, не исчерпывался передачей им земли в совладение и в безусловное пользование. Существовал обычай и передавать землю «в кормлю», бывший как бы промежуточной формой между первыми двумя формами наследования по отцу. При передаче земли по завещанию между ближайшими родственниками (особенно между мужем и женой) это была одна из наиболее распространенных форм сделок. Например, Никита Хов, автор духовной конца XV в., оговаривает передачу сел своим дочерям и «внуке» так: «А нзнесутца. дочка моя и внука моя, ино то село дат святому Николы. себе на память. А что село мое Кустово седенье, то даю дщери своей Софьи до ее животу».

Итак, перед нами три формы наследования женщинами земель по отцу: передача земли в совладение, «в кормлю» и в безусловное пользование и распоряжение. В нескольких документах о наследовании отцовской недвижимости ’17 не удалось установить форму передачи и обусловленность сделки. Один из таких актов — новгородская рядная XV в.— раскрывает преимущественное право женщин на основную часть наследуемой «отчины» . На основании текста этой рядной может быть построено несколько вариантов генеалогических схем семьи, в ней упомянутой115. Однако в любом случае казус, описанный в документе, необычен: некой Огруфе-не Федоровне удалось получить 5Д земельного наследства, в то время как ее племяннику и, возможно, даже родственнику по мужской линии рода досталась лишь Д наследства (7 обеж). Эта новгородская грамота подтверждает приоритетные права старших дочерей перед младшими на завещанные земли и вместе с тем не противоречит характерной для феодальной юриспруденции тенденции предоставлять при получении наследства преимущественные права сыновьям и родственникам по -этой линии

Права наследования по другим родственным линиям — брату, дяде отразились в небольшом количестве документов, что не дает возможности сделать далеко идущие выводы. Несомненно одно: данные акты подтверждают, что женщины, в том числе и являвшиеся непрямыми родственницами (например, племянницы), тоже располагали правом получения наследства — части общей семейной земельной собственности (особенно в случае отсутствия прямых наследников — мужчин) 121. Это утверждение расходится с высказанным ранее мнением об отсутствии у женщин — непрямых родственниц прав на наследование части семейной вотчины. Считалось, что они наследовали только приобретенные ими самими земли, которые при жизни завещателя составляли часть общего семейного имущества

Между тем духовная грамота волоцкого князя Ивана Борисовича свидетельствует о разделе недвижимости между родственниками-мужчинами (братом, дядей) и племянницей 1аз. «Село Ощитники и з деревнями», данные ей по духовной грамоте, представляли собой особое имущество, полученное ею только по наследству, так как растраченную завещателем часть общей семейной движимой собственности, которая ей принадлежала, он компенсировал тоже движимостью.

Мы располагаем и упоминаниями о составлении духовных женщинами , однако в большинстве актов либо вовсе не указан субъект, получавший наследство от матери, либо таким субъектом являлись мужчины, чаще всего сыновья.

Свидетельств о наследовании недвижимости женщинами по матери и свекрови хотя и немного , но они позволяют сделать одно немаловажное наблюдение. В духовной грамоте великого князя Василия Дмитриевича читаем: «А что села княгипинские пошлые, то ее и есть, а ведает те села. княгиня моя, доколе, бог даст, женится сын мой, а потом ино даст те села сына моего княгине, своей сносе, которые были издавна за княгинями. » В грамоте упоминаются и переданные когда-то жене Василия Дмитриевича село Малино «з деревнями» и село Репенское, завещанное в свое время матерью Василия Дмитриевича Евдокией своей невестке. Упоминание о существовании в общей семейной земельной собственности некоторой части, передаваемой традиционно по женской линии рода, позволяет объяснить нередкую передачу представительницами господствующего класса земельного имущества именно невесткам, причем в их личную собственность, а не в совладение с мужьями или сыновьями

Остальные грамоты служат подтверждением уже высказанных положений о распространенности передачи недвижимости в совладение и «в кормлю до живота».

Определенный интерес при изучении наследования земли женщинами по женской линии представляет духовная Софьи Витовтовны, поскольку в ней среди наследников упомянуты родственницы не только по нисходящей, но и по восходящей линии (свекровь, великая княгиня Овдотья)

Анализ духовных знатных жепщин позволяет выделить некоторые общие черты, присущие таким документам. Они составлялись при жизни, «при животе» наследовательницы. Чаще всого это выражалось в формуле: «Се яз. (имя рек), ХУДЯ при своем животе. » В случае отсутствия завещания в письменном виде родственницы наследовали по закону, и действовали при этом, по-видимому, общие правила. Во всех духовных представительниц господствующего класса объектом распоряжения является земля и движимость (в некоторых случаях). Примечательно, что знатные •женщины в своих духовных нередко назначали пра-воприемницами после своей смерти женщин же, прежде всего дочерей, реже внучек, племянниц, снох 131. Доказательство тому — относительно большое число пожалований и другого рода сделок и дарений, совершенных «по приказу матери своее» или реже «тетки» т.

Основную группу упоминаний о наследовании имущества женщинами в духовных грамотах и актах другого рода составляют сведения о наследовании по мужу — 36 документов 1>3. Среди них 5 являются завещаниями великим княгиням, 9 — удельным княгиням и княжнам, 22 — представительницам привилегированного сословия, мелким земельным собственницам. Многие документы свидетельствуют о том, что завещатели передавали своим женам в наследство земельную собственность лишь «до живота» их (до того, как «изнесется княгиня мол;.), а по в полное их распоряжение. В соответствии с нормами, установленными еще РП, недвижимость, которую наследовали женщины, в случае их смерти или вторичного замужества завещатели просят передать либо сыновьям и братьям, либо дочерям, либо монастырю «по душе» их, либо глухо констатируют: «А пойдет замуж, ино ей не дати участок ничего, и участка ей в земли нет» 135. Досоветские исследователи считали передачу недвижимости «в кормлю» одним из наиболее ярких свидетельств неполноправия женщин в имущественной сфере

Между тем изучение структуры наследуемой женщинами семенной «отчины» позволяет утверждать, что «в кормлю» передавалась лишь особая, строго определенная часть всего земельного наследства, которая в каждом конкретном случае могла быть н больше, и меньше остальной наследуемой женщинами земельной собственности, па которую они имели все права, могли ею распоряжаться и завещать по своему усмотрению. Особенно ярко это иллюстрируют документы, где речь идет о крупных земельных вотчинницах, и прежде всего великих княгинях. Мы уже видели, как представительницы господствующего класса распоряжались недвижимым имуществом: дарили, жаловали, обменивали, продавали и покупали. Имущество, которое они получали в качестве подарка или приданого, было объектом их бесконтрольного распоряжения («опрнснь делу», указывалось в таких случаях в актах |3′). Эти земли имели черты, присущие аллоду; хозяйство на этих землях велось силами закабаленных крестьян и несвободных людей U8.

Иной характер как в юридическом, так и в социально-экономическом отношении имели наследуемые женщинами земли, не являвшиеся их частной феодальной собственностью. У великих княгинь такие земли составляли особый, прижизненный удел. В него входили деревни, села, волости, традиционно принадлежавшие вотчиннице при жизни и передававшиеся по завещанию из поколения в поколение ( «дедина», «отца моего вотчина»). Обычно эти владения выделялись в земельных массивах одного или нескольких сыновей, причем завещатель указывал на обязательность передачи их после смерти владелицы обратно в родовую вотчину \ В составе удела могли быть купли и другие приобретении мужа. «А что. Новое селце, что еемь купил, и Олек-сандр святый, что еемь купил на Костроме, то даю княгини своей»,— завещал Иван Калита. «Примыслы» и «прикупы» мужа могли со специальной оговоркой переходить и в полную собственность княгинь: «А теми примыслы всеми благословляю княгиню свою, а в тех примыслах волна моя княгиня, сыну ли которому даст, по души даст. А дети мои в то не въетупаються. »

Объем прав великих княгинь на данный «до живота» удел, состоявший из традиционно наследуемой земли и «прикупов» супруга, сводился к осуществлению на его территории функции государственной власти (право управления, суда, податей, фиска) без вмешательства каких-либо представителей великокняжеской администрации. Но земли данного «до живота» удела нельзя было продать, заложить и передать по завещанию. Важной отличительной чертой прижизненных уделов было то, что они включали области с преимущественно черным крестьянским землевладением. Крестьянское население и мелкие вотчинники этих уделов ПОДЧИНЯЛИСЬ юрисдикции великих княгинь.

Существенное значение имеет вопрос о том, что жаловали знатные женщины: лично им принадлежащую недвижимость или же лишь земли, переданные им во временное владение? Заметим, что купли, продажи, обмены и другие сделки осуществлялись только с частной феодальной собственностью. Сохранившиеся в монастырских архивах жалованные грамоты великих княгинь и ио содержанию документов, и по их формуляру аналогичны жалованным грамотам великих князей. Среди них имеются пожалования земли как «по своей душе», так и «по приказу мужай, «по государя своего грамоте», «по благословению государя своего» и т. п. Если земли не входили в состав неотчуждаемого удела княгинь, то передача их специально оговаривалась в духовной супруга |!2.

Чаще всего при наследовании родительской вотчины явный приоритет имели сыновья. Но во многих духовных «части» земель, наследуемые женой и сыновьями, либо вовсе не разделялись, либо были приблизительно равны, а иногда выдел матери превышал выдел каждого из сыновей ш. Князь Семен Иванович Гордый весь свой удел, полученный от отца, с прикупленными в Пере-яславле, Юрьеве, Владимире, Костроме селами даже при наличии родственника-мужчины (возможно, сына, упомянутого в грамоте) безусловно передал своей жене. Есть и альтернативные ситуации, например такой дискриминирующий собственнические права женщин казус: завещатель, не имевший сыновей, предпочел передать основную часть вотчины «по душе» монастырю, а не жене, сделав при этом следующее примечание: «А, даст бог, родится у моей княгини сын, благословляю сына своего своею отчиною. А по души даю в Омифов монастырь свою вотчину, волость Буи город. и сын мой у тех монастырей те земли выкупит. » 145 Тем не менее женщины, и прежде всего жены, входили в целом в первый ряд наследников. Не случайно, предвосхищая возможность разорения земельного выдела княгинь ордып-цами, завещатели указывали: «Вам, сыном моим, княгини поделите вы ся опять тыми волостьми на то место». В случае смерти одного из сыновей мать получала часть его земельного наследства, причем именно на нее возлагалась обязанность «поделить того уделом сынов»

Среди различных способов получения женщинами привилегированного сословия прав на недвижимую собственность необходимо отметить и участие жен и вдов феодалов в процессе колонизации. В рассматриваемое время она осуществлялась главным образом на землях Русского Севера, Обонежья и Подвинья. Новгородские феодалы быстро прибирали к рукам эти окраинные и малонаселенные районы путем простой экспроприации общинных земель, реже покупки. В их числе были Наталья Бабкина, владелица земельного массива в Шунг-ском погосте Обонежской пятины, и боярыня Анастасия, «жена Ивана Григорьева», увеличившая свои владения за счет волостей в Пудожском погосте в Обонежье и на Емце в Подвинье. Своими, хотя и небольшими, территориальными приобретениями распоряжались в этих районах жены своеземцев, например Мария Федоровыа, жена своеземца Остафьева

Но конечно, наиболее колоритной фигурой в истории колонизации Обонежья и Подвинья была Марфа Борецкая. Организация ее владений позволяет отметить некоторые черты, характерные для общей тенденции развития феодальной собственности женщин на недвижимость. На основании описаний владений Марфы Борецкой по материалам Новгородских писцовых книг 14в можно заметить (см. Прил., табл. -1), что владения «посадницы» и на основной территории Новгородской республики были весьма значительны: земельный массив на территории Деревской, Бежецкой, Шелон-ской, Вотской и Обонежской пятин составлял 91,1 % всей ее земельной собственности |49. Изучение процесса развития женского землевладения в XIV—XV вв., а также источников о получении недвижимой собственности дает право предположить, что это были земли, полученные либо в приданое, либо по наследству, либо в качестве покупки, либо путем прямого захвата у другого феодала, даже у великого князя 1М. Сам факт владения Марфой основным массивом принадлежащих Борецким земель при наличии совершеннолетних сыновей указывает на распространенность казуса вступления матери в пользование «добытком» по праву старшинства и родительской власти, о чем уже шла речь. Видимо, то, что Марфа не выходила еще раз замуж, позволило ей сохранить основную часть владений мужа в собственных руках, не передавая ее сыновьям.

В середине XV в. Марфа Борецкая расширила свои владения за счет Заонежья, о чем говорят сообщения о владении ею Устьонежским поселением («Устьонеж-ской волостью»), а также ее данная с сыном Федором Исаковичем Соловецкому монастырю. Переход земель Обонежья во владение Марфы совершался, по-видимому, путем открытой экспроприации земель у черносошного свободного населения, которое еще в 1434 г. было независимым. В Заонежье находилась значительная часть вотчинных владений новгородских земельных собственниц, с которых они собирали в большинстве случаев денежный оброк. В каждом из владений имелся большой двор, где проживали не сами боярыни-землевладелицы, а представители их администрации. Организация такого большого двора в каждом земельном массиве Борецкой была аналогичной устройству Большого двора в Кострнцс

Наступление на права черносошных крестьян, прямой захват их земель, осуществляемый представителями администрации вотчины знатных боярынь, рисуют последних как типичных аллодисток, положение и права которых в общей системе социально-классовых отношений мало чем отличались от положения п прав представителей другого иола.

Итак, имущественные права и положение женщин, принадлежащих к привилегированным социальным группам, были относительно прочными и регулировались нормами, закрепленными светским феодальным законодательством. Права их на семейное имущество выражались через такие категории собственности, как приданое, определенное парафернальное имущество, часть общего семейного имущества (выдел, «часть») и др. Эти права женщин обеспечивались выдачей приданого при выходе замуж. Приданое было их собственностью, сохранявшейся за ними после смерти супруга и в случае бездетности или отсутствия заблаговременно составленного письменного завещания (наследования по закону) возвращавшейся в семью родителей женщины. В период существования семейного союза в отношении приданого муж и жена составляли единое юридическое лицо и находились в совладении. Гораздо реже женщины самостоятельно реализовывалн свое право собственности в отношении этой части семейного имущества, осуществляя с ним некоторые сделки. Последнее особенно относится к тем случаям, когда приданое получалось в форме движимого имущества, прежде всего ценностей и денежных средств. Получение приданого в виде недвижимости находилось в прямой зависимости от положения женщины в системе феодальной иерархии: «приданые» земли упоминаются чаще в тех актах, где субъект-получатель обладает наиболее высоким социальным статусом.

В парафернальное имущество представительниц господствующего класса также входила некоторая собственность, в том числе недвижимая, которая могла быть получена в дар, куплена или унаследована. Наличие собственных денежных средств и относительная имущественная самостоятельность замужних женщин делали необязательным указание на соучастие мужа или опекуна в актах сделки (данных, жалованных, купчих).

Приданое в форме недвижимости было характерно в основном для XIV—XV вв., но отдельные свидетельства о правах женщин на наследование земельной собственности и на распоряжение ею встречаются уже в конце XIII — начале XIV в.

Светские нормативные памятники X—XV вв. свидетельствуют, что некоторые изменения претерпело и право дочерей на получение недвижимости по завещанию, фиксируя переход от права наследования лишь при отсутствии братьев (X—XI вв.) к праву получения равной с ними части наследства (с конца ХШ в.). Актовый ненормативный материал подтверждает возможность наследования недвижимости дочерьми по отцу, в том числе замужними, которые в этом случае получали земельные массивы в совладение с мужьями. Наследование по отцу незамужними дочерьми предполагало возможность приобретения ими движимого и недвижимого имущества в пожизненное владение («в кормлю») и в не ограниченную какими-либо условиями собственность («в одерень»). Приоритетное право на наследование отцовской вотчины имели прямые родственники-мужчины (сыновья, братья завещателя), при их отсутствии — прямые родственницы-женщины (даже при наличии непрямых потомков по мужской линии, например внуков), т. е. в русском феодальном законодательстве к концу рассматриваемого периода действовал принцип когнатического родства. При отсутствии прямых наследников земельное наследство передавалось в руки непрямых родственников, из круга которых женщины также не устранялись (наследование по дяде, по брату).

Вдова при наследовании по мужу приобретала определенные права на распоряжение не только собственным имуществом (приданым, «прикупами», «примысламп»), но и частью общего семейного владения. Право распоряжения частью «отчины» нередко бывало ограничено (до совершеннолетия детей, до вторичного замужества), а иногда было и пожизненным. Величина выдела вдовы по сравнению с «частью» сыновей или дочерен варьировалась. В прижизненный удел, выдел, могли входить и «прикупы» мужа, и традиционно передаваемые из поколения в поколение земли, в частности и по женской линии (бабка — мать — дочь, свекровь — сноха и пр.).

Документы, свидетельствующие о существовании наследования по женской линии (по матери, по сестре и т. п.),-— доказательство постепенного развития феодального общества и древнерусского права собственности. Наследование по женской линии подчинялось общим принципам наследования и в XIV—XV вв. было достаточно распространенным.

При жизни мужа движимая и недвижимая собственность жены находилась в общем семейном владении, поэтому в период существования супружеского союза женщина выступала в большинстве случаев как соучастница в общих с мужем сэмейных сделках. После смерти супруга вдовы проявляли большую имущественную самостоятельность, однако полномочия их в области права собственности были все-таки ограниченны. Преимущественное право при получении наследства имели наследники-мужчины. Кроме того, они получали части завещанной вотчины в собственность, и, как правило, без ограничений.

В нормативных памятниках от Русской Правды до общегосударственного Судебника 1497 г. отразились два основных периода эволюции прав женщин в области права собственности: владения и распоряжения движимым имуществом (X—XIII вв.) и распространения владельческих и собственнических прав женщин на недвижимость (XIV—XV вв.).

Древнерусские женщины привилегированного сословия, обладавшие широкими правами в области приобретения движимого и недвижимого имущества, были дееспособны и в области его реализации — в продаже, обмене, залоге, пожаловании. Первые упоминания о распоряжении земельной собственностью женщинами встречаются в эпиграфическом материале XIII в., однако основной комплекс документов, отразивших правомочность женщин в этой области, относится к концу XIV—XV в. Одной из форм приобретения недвижимой собственности на Северо-Западе Руси было участие представительниц господствующего класса в колонизации окраинных и малонаселенных земель. Владения боярынь и других земельных собственниц в этих регионах могли даже превышать размеры их вотчин на традиционно освоенных землях. «Право» па подобные земельные экспроприации они имели постольку, поскольку их социальный статус позволял им осуществлять внеэкономическое принуждение, применяя эксплуатацию чужого труда с целью возможно более значительного повышения рентабельности своего хозяйства. То, что среди актов, раскрывающих право женщин привилегированного сословия на самостоятельное распоряжение земельной собственностью, находятся свидетельства о различных формах сделок, заключенных женщинами, углубляет представление о юридической и процессуальной дееспособности древнерусских женщин, способствуя пониманию основных закономерностей развития феодальной собственности на землю (см. Прил., табл. 3).

Распространение приьа владения и распоряжения недвижимым имуществом на представительниц господствующего класса подтверждает высокий уровень общественного и экономического развития Руси, достигнутый ею к концу XV в., и свидетельствует об окончательном или по крайней мере значительном преодолении дофеодальных пережитков в имущественной сфере древнерусского права. Исследование имущественных прав женщин способствует раскрытию особенностей строения и эволюции феодальной земельной собственности. Можно утверждать, что в основе развития имущественных прав женщин лежало в первую очередь ослабление семейно-родственных связей, усиление тенденции к свободному отчуждению земельной собственности под влиянием развития товарно-денежных отношений.